Теперь он брел наугад. Какое-то кустистое место показалось ему знакомым. С проснувшейся надеждой ринулся к нему, но с досадой заметил, что невдалеке чернеют еще несколько таких же, похожих.
“Ночью мне не найти ни тропы, ни дороги,– думал он.– Пока я еще не так далеко забрался, надо как-то переждать да рассвета.”
Это оказалось единственным верным решением. В далеком, туманном детстве он читал что-то о снежное убежище на случай пурги. Вот ведь правильно умные люди говорят: чтение – лучшее учение…
С трудом наломав ворох мерзлых, неподатливых веток, Долгов начал сооружать жалкое подобие шалаша чуть больше собачьей конуры. Как здорово. Что перчатки у него не на рыбьем меху, как куртка!.. Наломав кусков наста, обложил ими убежище, плотно обсыпал стенки снегом и утрамбовал валенками. Закончив, неуклюже на четвереньках забрался внутрь, по-собачьи свернулся калачиком на подстилке из веток и жухлой травы.
“Дела не так уж плохи,– подумал.– Главное – не паниковать… и не отморозить чего-нибудь такое…”
Как же теперь ему пригодится подаренная фуфайка! Она как в воду глядела, красавица станционная!
Немилосердный ветер уже не терзал вконец измученного Долгова, и он успокоился: конурка да фуфайка спасут его, вполне можно выдержать до утра.
Прошло совсем немного времени, и он с тоской понял: это всего лишь иллюзия человека, которому когда-то впотьмах удалось добраться от спальни до туалета и при этом не разбить себе лоб. Тело, согретое спиртом и беготней, теперь жестоко расплачивалось за обман.
Началось с пальцев на руках и ногах. Они окоченели. Их уже больно пощипывало. Ноги, спина, грудь… мороз доставал всюду. Начинал бить крупный озноб, зубы стучали так, что хоть придерживай рукой челюсть.
Какое-то время Долгов еще крепился, но когда с удивлением почувствовал в теле подозрительную легкость, невесомость, он в испуге выскочил вон, обрушив свое легкомысленное укрытие. Сделал несколько неуверенных шагов. Ноги превратились в деревянные ходули. И о таком он тоже читал в какой-то весьма полезной, поучительной книжке.
Долгов сорвался с места и припустил во весь дух, делая большие круги вокруг своего бывшего “жилища”. Наконец выдохся. Но и согрелся немного. Подумал:
“Что ж я, дурак, кругами-то бегал? Если бы по прямой, может, со страху до буровой добежал”.
Направление он не выбирал – просто пошел себе и пошел в ночь. Наугад, без страха и сомнений.
Скоро начался затяжной уклон, поросший низкорослым еловым лесом. Наст кончался, снег становился все глубже. Идти было неимоверно трудно, но Долгов пробирался все дальше, совершенно не соображая, зачем его сюда понесло. Когда он попадал в глубокие сугробы, то начинал отчаянно разгребать их руками в перчатках. Валенки давно были забиты снегом и так плотно, что голенища превратились в ледяные тиски. Пусть. И спина пусть мокрая. Потеешь – значит, еще живой.
“Сам во всем виноват,– спокойно думал Долгов.– Сам. Не надо было рыпаться на север этот дурацкий, не надо было спирт жрать, и шпарить не надо было за Дидэнко этим раскормленным. Ничего не надо было. Вперед тебе наука, идиоту.”
Он вдруг остановился и хрипло, нервно захохотал:
– Вперед наука! Ха-ха!.. Очень пригодится мне эта наука!..
Резко оборвав смех, словно испугавшись собственного голоса, он подумал:
“Господи! Помоги! Свечку поставлю…”
Снег, снег, снег… Долгов стал подумывать, не повернуть ли обратно, туда, где наст. Если все равно, куда идти, то лучше идти по твердому. Только ведь сил не хватит забраться вверх по уклону, уж лучше вниз.
