Может, попытаться участкового уговорить? Ишь, как он стойку принял – на песца-то!
Так он и просидел остаток ночи, не сомкнув глаз.
Утром явился участковый. С порога оглядел Ивана.
– Ну, как – протрезвел?
Иван сжал губы, чтобы не выдать ему… Взял себя в руки, согласно кивнул.
– А то вчера спьяну наговорил мне всякого. Ладно, я не злопамятный, могу понять человека. Но акт об изъятии песца все же придется составить, за браконьерство отвечать придется.
– Слушай, Андрей Николаевич, а может, как-то без этого?– вкрадчиво начал Иван.– Забери ты его себе и делу конец. Жене на шапку, а то ни тебе, ни мне не достанется. Только отпусти. Зачем я тебе?
По лицу участкового ничего не понять. Многозначительно помолчал и сказал с обидой в голосе:
– Так. Взятку предлагаешь. Плачет по тебе тюрьма, Ваня, плачет. Знаешь ведь, что за это бывает, а все равно свое гнешь.
– Да какая ж это взятка?! Завалялась шкурка, я тебе ее дарю! Разве не имею права подарить? Я браконьерил, а ты-то при чем, Андрей Николаевич?
– Ты, Ваня, или дурак, или прикидываешься. Я из-за такого подарка могу с работы загреметь, понял? При чем, говорит…
– Шкурка, конечно, не очень,– как ни в чем не бывало продолжал Иван,– так, может, и не последняя. Подлечусь, на воротник принесу.
– Ты хоть понимаешь, на что подбиваешь меня?– взорвался участковый почти что с искренним возмущением.– Давно должен знать, что я подобными делами не занимаюсь! Знаешь?
– Конечно, знаю. Мы ведь с тобой, Андрей Николаевич, не первый год знакомы.
– Ну, что мне с тобой делать, а? Приставучий ты, Ваня. Другой на моем месте за одно это упрятал бы тебя. Эх, Ваня… Ладно, давай вот что: обещай мне твердо, что прекратишь браконьерство.
– Ну, это само собой!
– Вот так-то лучше. Ну, и это, как его… Что касается воротника – это разговор отдельный.
Участковый вышел в свой кабинет, который находился сразу за дверью, открыл дверцу стола, повозился немного, вытащил пустой рюкзак и вернул Ивану. Похлопав его, как маленького, по щеке, сказал с шутливым содержанием:
– Эх, Ваня, Ваня, когда же ты, наконец, человеком станешь? Мало, видать, отец тебя ремешком стегал.
– Да, редко,– нехотя согласился тот.
– Оно и заметно. Ну, ничего, жизнь еще научит. Вот меня, к примеру, отец чуть что не так, за грудки и головой об стенку. Может, оно и не педагогично, а ведь уважаемым человеком стал, ответственным работником.
“Не заметно,– подумал Иван, вытирая со лба пот.– А что головой об стенку – это видно.”
– Что это тебя потом заливает?
– Говорю же, заболел. Горю весь, хоть помирай.
– Ну, ты даешь! Серьезно, что ли? А то я смотрю, смотрю, никак понять не могу: вроде, за ночь всяко бы протрезвел. Не мог вчера внятно и понятно объяснить? А то обиделся, распсиховался… Совсем в лесу одичал. Ну, ладно, свободен.
Махнув рукой, он сел за стол, взялся за какие-то бумаги, не обращая внимания на Ивана.
С трудом сдерживая себя, Иван сказал:
– Андрей Николаевич, а как же с больницей? Меня ведь вряд ли примут.
Участковый раздраженно поднял на него холодные глаза, коротко бросил:
– Иди, позвоню.
– Спасибо, Андрей Николаевич, век помнить буду твою доброту,– пробормотал Иван.
Хотел даже улыбнуться, а вышла страдальческая гримаса.
