В углу надолго воцарилась тишина. Даже карамельный запах почти исчез. А потом по камере пронесся очень тихий, почти неслышный вздох. Но на этот раз в нем не было ни тоски, ни ревности. А что-то другое… Кажется, удивление. И, может быть, даже капелька надежды.
Кто бы мог подумать, что я, Сеня Волк, на старости лет буду давать советы по сердечным делам привидению. Да уж, тюрьма и не таких психотерапевтов рождает.
Глава 9
Большой Переполох в Маленькой Камере
После того, как я попытался вправить Васины астральные мозги на предмет куртуазного обращения с воображаемыми дамами, в камере на несколько дней установилась странная, почти благоговейная тишина. Вася, похоже, внял моим отеческим увещеваниям и перестал устраивать температурные качели и швыряться предметами. Карамельный запах стал совсем тонким, едва уловимым, с ноткой задумчивости. Эдик Грузин, лишенный возможности живописать свои амурные подвиги в полный голос, загрустил и принялся с удвоенной силой нахваливать тюремную баланду, находя в ней «нотки прованских трав». Лёва Философ углубился в изучение «Этики» Спинозы, видимо, пытаясь найти там ответы на вопросы бытия нашего призрачного сокамерника. Даже Кодя Пыжов немного расслабился и перестал подпрыгивать от каждого шороха.
Я уж было подумал, что наш маленький университет загробной любви можно временно распустить на каникулы, а самому сосредоточиться на более насущных проблемах – например, как бы выкроить из скудного тюремного бюджета пару лишних коробков спичек. Но не тут-то было. Тюрьма, она как женщина с дурным характером – никогда не знаешь, какой фортель выкинет в следующую минуту.
Тревожные вести принес ветер, а точнее, «дорога» – система межкамерной связи, работающая по принципу «из уст в уста» через проверенных людей и хитроумные «почтальоны». Утром, когда мы давились очередной порцией клейстера, именуемого кашей, Кодя, вернувшийся от «кормушки» бледнее обычного, прошипел:
– Шмон… По бараку пошли… Тотальный. С собаками. Говорят, Зубатый вчера буянил, вот начальство и озверело.
Это была новость хуже утренней баланды. «Тотальный шмон» – это значит, перевернут все вверх дном, вытряхнут не только матрасы, но и душу. А у нас, хоть и не так много, но кое-какой «джентльменский набор» имелся: и остатки коньяка для Зубатого, который он еще не успел затребовать, и кое-какие «витамины» про запас, и мой неприкосновенный запас чифиря. Мелочи, конечно, по сравнению с тем, что могли найти у того же Зубатого, но для нас – достаточно, чтобы огрести по полной программе, вплоть до карцера или нового срока.
– Так, мужики, без паники, – сказал я, стараясь, чтобы голос не дрожал. Хотя внутри уже все сжалось в ледяной комок. – Время еще есть. Сейчас главное – быстро и без шума все перепрятать. Кодя, твои тайники выдержат?
Кодя только судорожно сглотнул. Его тайники были хороши для плановых проверок, но тотальный шмон с собаками…
– Не знаю, Арсений Петрович… Там же… нюх у них…
– Нюх у них на страх, Кодя, – попытался я его взбодрить. – А мы бояться не будем. Мы будем действовать. Эдик, Лёва, помогайте.
И мы заметались по нашей крошечной камере, как крысы на тонущем корабле. Я сунул остатки чифиря в самый дальний и пыльный угол под нарами, завалив его старым ватником. Эдик пытался пристроить недопитую фляжку с коньяком Зубатого (которую он, оказывается, успел почасть «для дегустации») в бачок для отходов, но тот, как назло, был почти полон. Лёва Философ, вместо того чтобы помогать, начал рассуждать о теории вероятности и оптимальных стратегиях сокрытия материальных ценностей в условиях ограниченного пространства.
