Мания. Книга вторая. Мафия - страница 17

На этот раз парень дрогнул только глазами.

– Вот сознательное понимание того, что свобода превыше всего, и привела его сюда. – Эту фразу сказал третий – до этих пор все время молчавший негр.

– А правда, – спросил Дрю, – что Сталин в свое время приказал расстрелять всех уголовников?

Парень пошевелил башмаком правой ноги и произнес:

– Этого я не знаю.

– Зато теперь у них там – всеобщая анархия, – произнес тот, кто завел речь первым.

– Безвластное, вы считаете, государство? – Это иронично спросил Оутс и тут же произнес: – А ведь Россия объявила о выводе своих войск из Афганистана.

Парень слинял с лица.

– Мистер… как вас? – обратился он к Оутсу.

– Бейли, – подсказал Дрю.

– Мистер Бейли пошутил. Ведь правда?

И только тут Дэвид понял, что на самом деле обнародовал многосторонний вопрос, который до конца еще решен не был. Потому сказал:

– Я только что из Москвы. Так вот, там о выводе говорит каждый второй.

Парень расслабился. Видимо, он знал цену любому русскому трепу.

Когда эти трое отошли, Оутс спросил:

– Кто они такие?

– Двое возглавляют частные сыскные агентства.

– А третий?

– Вообще-то я его не знаю. Но пару раз видел на соревнованиях драчунов. Кажется, он исполняет роль, как это в России говорят?..

– Мальчика для битья, – подсказал Оутс.

В это самое время они ступили на пляж.

– Смотрите, Дрю! – сказала крашеная блондинка и, полулежа, вскинулась ему навстречу. – Доктор! – сделала она приглашающий жест. – Не хотите ли к нам присоединиться?

– Извините, – сказал он. – В другой раз.

И они двинулись дальше.

– Ну а почему он не дает сдачи? – спросил Оутс.

– Кто? – не понял Дрю.

– Ну тот русский.

– Наверно, оттого, что хорошо платят… – И уточнил: – Тем двоим?

Это все родилось не в недрах души, а на какой-то ее поверхности, что ли. Фельд вдруг ощутил какую-то моральную депрессию. Смотрел, как на даче, которую он строил, некие люди подгоняли струганые тесины. И вдруг уловил в себе некое разочарование чем-то.

Нет, у него все складывалось как нельзя лучше. С чиновничьей должности он ушел сразу же, как только разрешили открывать кооперативы. Свою фирму назвал, намекнув на свои имя и фамилию, «Гриф». Женился. Да-да! Он теперь обжененный человек. Супругой его стала Лена Ночвина, жуковато-черная деваха с кроличьими, чуть навыкате, глазами.

Любви промеж них, как он считал, не было. Но она в пору их знакомства бухгалтерствовала, а ему позарез нужен был собственный финансист. Так и сошлись.

И хотя Елену нельзя было отнести к разряду прекрасных, она весело умела вести себя при людях, довольно прилично играла на гитаре и пела. И главное, как и он, прочла уймищу книг.

И все ее приданое состояло из довольно обширной библиотеки.

А когда она щегольнула цитатой из Гете, сказав: «Ничего не отрешает от мира, как искусство, и ничто не связывает с ним, как искусство», – он неожиданно понял, что это слова, предопределившие все.

Критические выводы о той жизни, которую он вел последнее время, напросились сами. Что-то у него было не так. Не осталось хоть какой-то лазейки, чтобы почувствовать себя прежним, почти ни от кого не зависимым оболтусом, который мог запросто разыграть из себя то миротворца, то мыслителя. Теперь же – постоянная зажатость и вечное напоминание, что, в сущности, он – никто.

Потому и задания порой самые нелепые. Вот эти люди, что сейчас строят ему дачу, совсем недавно были заключенными. И он ездил за ними в колонию. Смотрел, как идут освобожденные. Вышедшие из лагеря вроде бы даже не спешили покидать это проклятое место, а толпились там же, словно ждали чьей-то команды. И, как потом оказалось, – его.