– Ну что, хозяин, – сказал ему один из работяг, что прилаживал одну к другой тесины, – принимай работу.
Федьд зашел в глубь дачи. Полы, конечно, были постелены безукоризненно.
– Тезка! – позвал он шофера. – Глянь!
Качура развалисто подошел к проемине дверей, ощупал ее края, почему-то хмыкнул и только после этого очутился в передней комнате.
Походил, даже кое-где поплясал. Потом сказал:
– Вот в этом углу небольшая горбинка.
Фельд присмотрелся.
Никакой горбинки не было.
– Хорошо, мы переделаем! – сказал старший из плотников.
И в этот самый момент к Фельду подошел отдаленно знакомый мужичишка и спросил:
– Не угадываете меня?
Фельд неопределенно махнул головой.
– Я – Егор, Алевтины Мяжниковой муж прежний.
– А-а! – не сказать что с восторгом, но протянул Фельд. – Рад тебя видеть.
Егор помялся так, словно собирался сказать, что заболел венерической болезнью. Потому как руки все время находились в том месте, где это обычно происходит.
– Ну что, – спросил он, – так и не прознали, кто убил мою супружницу?
– Кажется, нет, – за Фельда ответил Качура. И спросил: – Или хочешь сознаться?
Егор закаменел лицом. И, ни о чем больше не спросив, отошел.
– Зачем ты его так? – урезонил водителя Фельд.
– Да потому что у него на морде написано, что он убийца.
Наверно, не надо говорить, как сквозняк ее внимания заколебал свечу его души.
Теперь непременно – свечу! Потому как на руках у нее, оказалось, не грязь из моторного чрева, а длинные, по локоть, черные перчатки. Которые она тут же сняла и, протянув ему свою узенькую и вместе с тем пухленькую на моклачках пальчиков ладошку, представилась:
– Габриэль. Можно просто – Габи.
– А я – Авенир Михайлович. Для вас тоже – Веня.
– Очень приятно! – произнесла она, и на щеках взыграли так им любимые, можно сказать пока что во всесоюзном масштабе, ямочки.
– Несносный мотор! – капризно вспухлила губки Габи. – То работает как часы, то…
Он не заметил, что белесоватые, но уж наверняка были бесоватыми ее глаза. За нежным частоколом ресниц они загадочно посияливали, как проблескивает в камышах мало упрятавшаяся вода.
Он неторопливо сел за руль и – рукой, – как это делал один его знакомый, нажал на кнопку стартера.
Мотор завелся.
– Ой! – вскричала Габи. – Вы – настоящий волшебник! До вас тут два таксиста останавливались и один инженер, и все без толку.
– Они помогали вам без любви, – туманно намекнул он на то, что не только по уши, но и уже значительно глубже втюрился в нее бесповоротно.
Она застенчиво зарделась.
А день тем временем ухмурился, грозя свой остаток превратить в сплошную хлябь.
– Кажется, будет гроза! – пугливо сказала она и попросила: – Может, вы меня отвезете домой?
И тут смущенно, словно признавал никому не знамую кастрацию, он сказал то, что есть:
– К сожалению, машину водить я не умею.
– А водить за нос у вас ой как получилось! – воскликнула Габи.
– Что вы! – встрепенулся он. – Я просто умею нажимать на кнопки.
– Тогда сознайтесь, кто вы?
– Профессор, – сказал он обреченно, словно его звание было самым большим грехом на земле.
Она смехово взрыднула.
– Что – не похож? – заторопился убедить ее в своей правоте Берлинер и полез за удостоверением.
Она изучала его так, словно тонкостью своих бровей сбивала с любого слова слой наложенной на него значительности.
– Тогда какой же вы Веня? – спросила она, возвращая коричневую книжечку. – Вам не прочь говорить «Ваше величество!»
