Марина Цветаева. Воздух трагедии - страница 6

Есть множество мемуаров людей, в разные годы знакомых с их семьей и очень по-разному воспринимающих их отношения. Мне придется не раз обратиться к ним по ходу осмысления этого сюжета. Я остро ощутила явную лакуну: для понимания всего происходившего в семье Марины Цветаевой и Сергея Эфрона в разные годы очень не хватало живого голоса самого Сергея.

Одной из первых заговорила об этом Мария Белкина в книге «Скрещение судеб»: «…при всех ее падениях и взлетах, при всех разочарованиях и увлечениях всегда присутствует Сергей Яковлевич… Он прошел тенью через всю ее жизнь, и мы почти что ничего о нем не знаем».

Публикация «Записок добровольца» Сергея Эфрона в России до 1990-х годов была невозможна. Его юношеская повесть «Детство», о которой с таким восторгом отзывалась Анастасия Цветаева, хоть и была написана до 1917 года, хоть и не содержала (и, естественно, не могла содержать) никаких запретных политических взглядов, тем не менее, оставалась почти недоступной. Сразу оговорюсь, что этот сборник рассказов объединяют очень запоминающиеся герои и общая сюжетная линия, отчего все истории выстраиваются в повесть, и далее я буду говорить об этой книге именно так. Не публиковались и письма Сергея. История запрета на объективный рассказ о его жизненном пути трагически парадоксальна. Сначала такой рассказ о Сергее Эфроне был запретен из-за его белогвардейского прошлого (точнее – разрешалось лишь сказать, что он раскаялся в нем, признав ошибки и вину перед Родиной, но никак не углубляться в его мысли и чувства до этого раскаяния, когда он еще верил в правоту и благородство белой идеи). Позднее, когда вся российская жизнь так кардинально изменилась, что в осмыслении многих и разных (почти всех!) исторических событий и участников их поменялись плюсы на минусы и наоборот, имя Сергея Эфрона стало «сомнительным» по прямо противоположной причине – из-за его связей с ГПУ-НКВД. На смену многолетнему замалчиванию пришли статьи скандально-разоблачительного жанра.

Впрочем, в книгах Виктории Швейцер «Быт и бытие Марины Цветаевой», Анны Саакянц «Марина Цветаева. Жизнь и творчество» и особенно в нескольких книгах Ирмы Кудровой – «Версты, дали… Марина Цветаева: 1922–1939», «После России. Марина Цветаева. Годы чужбины», «Путь комет» – рассказано о многом, прежде замалчиваемом. Да и той же Марии Белкиной в книге «Скрещение судеб» (очень ценной как личное свидетельство), несмотря на то, что книга в основном посвящена Марине Ивановне и ее детям, с которыми та была знакома (с Сергеем Эфроном – не была), все же удалось в значительной степени заполнить эту лакуну.

Я ни в коем случае не претендую на то, чтобы быть первооткрывателем, но хочу сказать, что сейчас, когда и голос Сергея Эфрона зазвучал в полной мере, много нового не столько в фактическом, сколько в психологическом плане. После того как были опубликованы главы из его повести «Детство», его очерки под общим названием «Записки добровольца» и множество писем, а также записные книжки Марины Цветаевой, в которых зафиксированы их живые диалоги, споры и размышления, я была поражена разнообразием, многоцветностью, иногда неожиданностью обсуждаемых ими тем (особенно в юности Марины и Сергея) и тональностью общения. Открылся целый новый пласт, во многом, как мне видится, недооцененный исследователями, ставящими эмоциональное ударение на последнем – трагическом – этапе жизни Сергея Эфрона и на происходящем в их отношениях тогда. При таком акценте последние годы как бы бросают тень на все предшествующие, заставляя видеть и их преимущественно в мрачном свете. Между тем более психологически подробное представление о начале их отношений (возникшее благодаря опубликованным цветаевским записям) открывает нам возможность увидеть и дальнейшее в какой-то степени в новом, не столь ограниченном и от того упрощенном, свете. А главное – дает редкую возможность «выслушать обе стороны», услышать диалог, проходящий через всю их жизнь, осознать, что диалог этот – был. Мне он показал и удивительную их «голосов перекличку» в первые годы, и резкие разногласия позднее, и всегда ощущаемую в этом диалоге глубокую внутреннюю связь и большую эмоциональную зависимость друг от друга – такую, какая бывает только у очень близких людей. И мне захотелось как можно внимательнее вслушаться в этот диалог с самого начала.