– Он увидел ее в Москве, когда ездил на продажу марокканских тканей?
– Ты и сама не хуже меня помнишь, что в не в Москву он ездил… – сказал Мурад и покосился на отца, не слышит ли он. – Я не помню, как назывался тот город… Он увидел ее несколько раз на улице.
– Достаточно, Мурад, ешь. – прервал Джабар аль Гафур беседу дочери и сына, грозным тоном.
Все последующие время трапеза проходила в молчании. Нариман никак не отнимал взгляда от красавицы жены в то время, как Лизе было трудно даже есть, хотя пища была приготовлена искусно. Сердце девушки все трепетало, и немного тряслись руки. Она бы хотела вскочить и броситься к дверям, не оборачиваясь, вырваться на улицу и бежать, не размышляя о последствиях. Про себя Лиза все молилась, повторяя одни и те же слова.
После завтрака Джабар аль Гафур вместе со старшим сыном отправились на торговлю, взяв с собою наилучшие ткани, сотканные в станах Феса. На улицах давно уже было полно и других торговцев, выставляющих взглядам прохожих свой бесценный товар. Нариман, влившись в работу, наконец, оживился. Мысли его теперь были спокойны и сосредоточены, несмотря на разочарования, постигающие его с самого утра.
– Пришло время говорить, ибни. – произнес строго Джабар аль Гафур, обращаясь к сыну.
– Я слушаю вас, абби, говорите.
– Я буду говорить о твоей русской жене. Выслушай меня, все, что будет произнесено мною – это очень важно.
– Вы хотите говорить о вчерашнем вечере? – спросил Нариман и вдруг сделался совсем серьезный. – Я дал вам свое слово и не отрекусь его. – добавил он, невольно понизив голос.
– Эта женщина не нашей веры, а ты хорошо знаешь, что велит закон. – начал отец, хмуро сведя седые брови. – Помнишь, ты еще тогда, когда увидел ее в России и решил, что сделаешь эту русскую своей, обещал мне, что не пойдешь против обычаев? Вчера, на свадьбе, мы требовали, что бы она отреклась от своей веры и приняла ислам, но на ее отказ, потекли твои просьбы дать тебе еще время. – он умолк и, коснувшись плеча сына, спросил. – Что ты намерен делать? Нам бы следовало убить ее…
– Абби! – прервал отца Нариман. – Я только для того, чтобы отыскать ее и привезти сюда, так долго не брал себе жены, и для чего вы сейчас говорите все это? Я чту Коран и Аллаха… Не думаете ли вы, что я могу пойти против отеческих законов? Я обещал вам вчера, что эта женщина во что б это ни стало примет мусульманскую веру, но теперь я клянусь вам собственной головой и жизнью: я сделаю все, что обещал. Я взял ее себе женой, а жена должна сделать все, что я прикажу, или я не Нариман аль Гафур и не сын своего отца и матери.
Седобородый отец еще больше нахмурился и помрачнел. Глаза его были ревностны и горячи. Он начал ходить из стороны в сторону, сложив руки за спину и сжав губы.
– Можете заколоть меня, если клятва эта потеряет силу и не исполнится! – воскликнул Нариман, пытаясь вызвать отцовское доверие. – Пусть Аллах покарает огнем мою голову, если все, что я произнес является ложью! – он сделался страшен. В глазах загорелись искры гнева, все же лицо его казалось напряженным и суровым.
– Пусть будет по твоим словам, ибни. – произнес твердо отец, взглянув прямо на сына. – судья тебе – Аллах. Но я думаю, что она не так проста, какой может показаться. Вчера на церемонии она держалась твердо и, по-моему, ни минуты не колебалась, отвечая на наши приказы.
– Она пока еще боится. – отвечал Нариман, уверенный в своих действиях. – Это чужой город и незнакомые люди, а девушка очень молода… Это пройдет, абби, уверен, что все пройдет. Да и мама не была ли в том же состоянии, когда вы выкрали ее?
