– А сейчас мы по-простому, по-семейному присядем. – Их провели в новый зал. Сколько же их здесь нарыто.
– Ну, здесь все свои. – Третье лицо огляделся с удовлетворением. К своим относились и Краюхин, и порученец, и, разумеется, новонагражденные. Остальные – свита, репортеры, телевизионщики – остались за дверью. – Большое дело своротили. По русскому обычаю… – Он хлебосольно повел рукой. – Жаль, времени мало. Ну, вы потом продолжите – верно, Николай Захарович?
– Непременно продолжим. – Краюхин потер руки, изображая продолжение. – Традиция!
– Чем богаты, как говорится. – Руководитель собственноручно резал хлеб, пахучий, ржаной. Сало, огурцы, лук уже лежали на блюде. – Мы по-русски, по-простому. Я слышал, вам, космогаторам, нельзя, но вы уж уважьте старика. – Из запотевшего графина он разлил водку по маленьким пузатым стопочкам. – Во здравие…
Выпили все, лишь Дауге запнулся, и Юрковский подтолкнул Иоганыча – давай, мол.
Быков захрустел огурцом, руководитель одобрительно поглядел на него:
– Люблю таких, парень. В работе тоже, чай, не последний?
– Алексей Петрович проявил себя с наилучшей стороны, – аттестовал Быкова Краюхин.
– Помню, как же. Значит, так. Начнем вот с тебя. Юрковский, да?
– Так точно. – Володька, не спросясь, налил себе вторую стопку. Лицо бледное, но улыбчивое. Переморгаем, Володька. Не то видели.
– Ну, Юрковский, о чем мечтаешь, чего не хватает для счастья?
– Я бы просил вас и в вашем лице правительство распорядиться о выделении средств для комплексного освоения Венеры – в частности, создать многопрофильный институт Венеры.
– Губа не дура. Ты кто, геолог?
– Так точно. – Но третью стопку не взял.
– Получишь институт геологии Венеры. Только учти, работать – кровь из носу! Нам много чего из Венеры получить нужно, много!
– Так точно. – А Володька дерзит, дерзит, шельмец. Нашел время.
– Ну а тебе? – Руководитель повернулся к Дауге.
– Семнадцать… Семнадцать городов… – почти прошептал Иоганыч.
– Что? Семнадцать городов? Эка ты хватил, братец. – Но тут Краюхин сказал ему что-то на ухо. – Больной, да? Ну ладно, поправляйся, поправляйся. Я не тороплю.
Быков заметил, как переглянулись Крутиков и Юрковский, переглянулись с облегчением.
– Ты выпей, выпей, Гриша, – поспешил со стопкой Юрковский.
– Во, молодец! Первое лекарство! А тебе чего?
– Спасибо, у меня, кажется, все есть… Не надо… – Миша покраснел, не то от выпитого, не то – просто.
– Все, говоришь? Дача, к примеру, на море есть?
– Нет, но…
– А дети, жена?
– Есть. – Быков заметил, как краснота сменилась бледностью – быстро, мгновенно.
– На Черном море дачу хочешь или на каком другом?
– На Черном, пожалуйста. – Миша теребил платок, не решаясь вытереть пот.
– Да ты не бойся, не бойся. Вдругорядь только не говори «все есть»: позавидуют и отберут. В Крыму будет дача. Отдыхай!
Руководитель посмотрел на Быкова, усмехнулся:
– Ты, наверное, и не понимаешь, с чего начать? Молодой, многое нужно, знаю. Сам таким был.
Быков вытянулся, руки по швам:
– Разрешите обратиться!
– Давай, давай, на что созрел? Не продешеви… – Руководитель смотрел на него с интересом, но с интересом взрослого к ребенку, которому выбирать – пряник или петушка на палочке.
– Я хочу попросить повторно рассмотреть дело Олейникова Василия Михайловича, осужденного по указу от девятого сентября одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года… – Показалось ему или услышал, как ахнул Миша? Услышал – внутренним слухом.
