– Рассмотреть дело? – Руководитель не удивился, только поскучнел. – Он тебе что?
– Я… понимаете… – Быкова сбило это «что». – Считаю своим долгом коммуниста.
Опять встрял Краюхин – на ухо, но внятно:
– Невеста – спецпереселенка. А тот – отец ее.
– А, невесты. – Руководитель ухватил крохотный кусочек сальца. – Бабье, бабье… – И пошел прочь, жуя на ходу. На пороге обернулся, бросил: – Добро, можешь жениться, парень. Не мешкай.
Пока они не сели в самолет, теперь краюхинский, никто не сказал ни слова, даже не смотрели друг на друга, и лишь в салоне, казавшемся после виденного донельзя простым, Юрковский перевел дух:
– Да, ребята, вы нынче того… Мало вам Голконды, черти, нашли где…
– Владимир Сергеевич, займитесь Дауге, – перебил его Краюхин. – А я распоряжусь. – Он скрылся в отсеке пилотов.
Иоганыч, бледный, молчаливый, сидел недвижно в кресле и, казалось, ничего не слышал, не замечал.
– Сейчас, Гришенька, сейчас. – Юрковский вытащил из кармана шприц-тюбик, содрал защитную пленку. – Сейчас… – Запахло эфиром, он вогнал иглу под кожу. – Потерпи, полегчает.
Самолет разбежался, но никто не замечал взлета.
– Ты поспи, поспи, – уговаривал Дауге Миша.
– Зачем мы вернулись? Семнадцать городов. – Он смотрел на Быкова, не узнавая. – Зачем…
– Ничего, Гришенька, ничего. Отдохнешь, поправишься, – уговаривал его Юрковский; Дауге всхлипнул тихонько и умолк.
– Заснул. Два грамма, к вечеру очистится от седуксена. Вредно, но лучше, чем веревка на шею.
– Он все болеет? – Быков вглядывался в лицо Дауге, усталое, изможденное. Все мы тут не красавчики, но Иоганычу досталось больше других.
– Поправляется. – Юрковский поколдовал с креслом, и оно разложилось. Миша укрыл Дауге откуда-то взявшимся пледом.
– А что он насчет городов?
– Переживает. Считает, что без него города бы уцелели.
– Какие города?
– Те самые. Детройт, Филадельфия, Бостон, другие… Ну и Москва с Киевом.
– Какой ты все же, Алеша, неосторожный… Попросил бы Николая Захаровича, он бы уладил потихоньку, не сразу, но уладил бы. Амнистия будет, под нее…
– Сам хорош, Михаил. Не нужно ничего, вот я какой гордый. – Юрковский.
– Да я…
– Погодите, погодите. Города…
– Разбомбили города, крепко разбомбили. Иначе с чего бы они капитулировали, американцы. Как начали – по городу в час, так они и не выдержали, – нехотя объяснил Юрковский.
– Понимаешь, Алеша, Гришенька на себя все валит, думает, без него ничего бы не случилось. – Крутиков вздохнул, отвернулся к иллюминатору. – А было бы то же самое, только в десять раз хуже.
– Не понял.
– Он, Гриша, и придумал эту красную дрянь привезти сюда, на Землю. За ней мы, собственно, и летали. – Юрковский тоже избегал смотреть на Быкова.
– Красную дрянь?
– Микробы, что актиноидами питаются, ураном, плутонием. Мы их привезли, тут немножко над ними поколдовали, а потом распылили в нужном месте и в нужном количестве. Все ядерное оружие атлантидов и того… сгнило, в общем.
– Понимаешь, Алеша, не мы, так другие бы добрались. Представь, атлантиды, ведь хуже бы было, правда? – Миша уговаривал и убеждал. Кого?
– А Москва, Киев?
– Не все, значит, сгнило, но процентов девяносто – точно. Потому мы их и сломали. Два к пятнадцати, кто может выдержать. Ты лучше вот что скажи, Алексей, тебе что, жена нужна обязательно с незапятнанной биографией? Хорошо, рыбка наша золотая в добром расположении духа оказалась, а то…
– Не мне. Она… Она отказывалась… Боится, что и меня из-за нее…
