Так, значит, не отругают, но и спасу не жди.
– И хто це у нас такий розумний дітей до батьків посилати? – сказала она, распаляясь. – Знайшлися розумники. Господа!14
Ох, лучше б молчала. Когда кто-то доводил ее до белого каления, как я в тот день разговорами о религии, она всегда говорила «господа». Для нее это было самое уничижительное слово, высшее оскорбление. Наверное, она произносила его в память о досоциалистических временах, которые помнила, а не изучала по учебникам. И тогда в народе «господ», действительно, недолюбливали. Дальше было высказано несколько ядреных малоросских поговорок, повторить которые… совестно. Больше религиозную тему я не поднимала – себе дороже. И пусть мне тогда изрядно досталось, сегодня я вспоминала этот случай с улыбкой. Даже в такой ситуации было столько родного, домашнего, довоенного, чего мне сейчас сильно не хватало.
Поезд замедлял ход, размеренное чуханье слышалось все с большими промежутками времени. Кажется, мы почти достигли цели нашего «путешествия». Сколько мы уже едем: неделю, две? Наверное, две, если считать по попеременно темнеющим и светлеющим щелям в досках вагона.
Наконец, железнодорожный состав совсем остановился. С хрипловатыми окриками, стуча тяжелыми металлическими засовами, немецкие солдаты начали открывать грохочущие двери вагонов. Слыша, как справа и слева от меня посвистывают раздвижные конструкции, я сделала вывод, что поезд с пленными довольно длинный. Наш вагон открыли одним из последних: впервые за две недели мы увидели яркий свет теплого дня ранней осени, и в затхлое прямоугольное пространство ворвался приятный свежий ветерок.
Подталкивая в спины автоматами и выкрикивая короткие, не требующие перевода фразы, чтобы мы не медлили, военизированная охрана направила колонну пленных пешим ходом прочь от старых бревенчатых вагонов и незамысловатого вокзала вдоль по довольно узкой, хорошо утоптанной земляной дороге. С каждым шагом нас словно обволакивала, приглашая в тишину узких витиеватых улочек размеренная тихая обстановка провинциального немецкого городка, с его невысокими серыми и светло-бежевыми домиками, украшенными прямыми и косыми коричневыми линиями.
Нашему взору предстали уютные прямоугольные строения, издали напоминавшие гномов из сказки из-за своих остроконечных крыш и маленьких, окаймленных коричневыми и белыми прямоугольниками окон. Вдалеке я заметила темно-коричневые конусовидные крыши двух узких башен суровой, но величественной католической церкви. Вся эта волшебная, умиротворяющая картина так не вязалась с ужасами войны, объявленной нам проживающими здесь люди, и колонной изможденных пленных, шедшей нестройным сбивчивым шагом по центральным улочкам поселения.
Нас в очередной раз разделили. Меня, других женщин и подростков направили дальше пешком, а остальных отправили грузовыми машинами в соседние немецкие города, где так же, как и здесь, нужны рабы.
Около получаса мы шли по узкой уходящей вправо улочке, вдоль зданий с маленькими окнами, разделенными на шесть совершено ровных квадратов, в которые с огромным любопытством на нас глазели взрослые и дети. В конце пути нам открылась небольшая, почти идеальной квадратной формы площадь, с магазинами, уютными торговыми лавочками и витринами. Возле них беззаботно прогуливались люди, играли дети, как будто в нескольких сотнях километров отсюда и не было войны. Местные жители с неподдельным интересом разглядывали колонну изможденных бледных людей и о чем-то живо переговаривались.
