Микуров напрягся, уловив что-то знакомое в описываемом образе. Анна Даниловна продолжала:
– Я немного говорю по-польски, и раз уж у меня не было других дел, я часто беседовала с нею. Она была рада нашему общению; больше всего ей нравилось слушать мои рассказы о Петербурге. Ей всё хотелось знать; большой ли это город? Какие в нём дома? Сколько жителей? Она часто просила меня перечислять всех моих знакомых и приятелей, живущих в столице. Очень забавная девочка. Однажды она спросила напрямую, не знаю ли я кого-либо в Петербурге по фамилии Микуров? Я ответила: нет. И заметила, как она огорчилась. После моих долгих уговоров девушка поведала, что в Петербурге проживает некий солдат Василий Микуров, который очень дорог ей. Но, кроме имени, она, к сожалению, ничего про него не знала, так как знакомство с ним было недолгим и внезапно оборвалось после его бегства из Данцига. Бедная девочка так страдала от разлуки с возлюбленным, что её глаза всё время были на мокром месте. Мне было искреннее жаль бедняжку, но ничем помочь я не могла.
Василий слушал её с напряжением, боясь упустить хоть слово.
– Наконец, Христофор Антонович завершил дела в Данциге. И мы стали готовиться к возвращению в Петербург. Накануне нашего отъезда девочка попросила не отказать ей в одной деликатной просьбе. Она вручила мне маленький деревянный крестик, старый, ещё кельтский, и умоляла, если вдруг мне доведётся в Петербурге встретить солдата Василия Микурова, то передать ему эту вещицу. Это было так трогательно! Я пыталась втолковать глупышке, что Петербург очень большой город. И в нём множество полков. А в них – тысячи солдат. Они пребывают в разных гарнизонах. И часто вынуждены воевать далеко за пределами страны. Но всё тщетно. Она так настойчиво упрашивала меня, что я, наконец, решила, что ей, очевидно, так будет спокойней…
Василий не удержался:
– Вы взяли его?!
– Судя по тому, как Вы взволнованы, я заключаю, что эта особа Вам хорошо известна?
– Более чем.
– А как её звали?
– Янина.
– Верно! Именно так её и звали.
– А что с крестиком?
– Ни за что бы, ни поверила, что однажды найду Вас. Ведь это было всё одно, что искать иголку в стогу сена.
– Он сохранился?
– И как это волнительно, что Вы сидите сейчас напротив меня…
– Анна Даниловна! Так Вы сохранили крестик? – не унимался Микуров.
Она укоризненно вздохнула:
– Как Вы, однако, нетерпеливы, – и покачала головой.
– Ради бога!
Она, смакуя удовольствие, откинула крышку шкатулки:
– Эта история любви польской девочки так растрогала меня. Что отныне я вожу его всегда с собой. Он мне стал чем-то вроде доброго талисмана.
И вынула из шкатулки старинный маленький деревянный кельтский крест на кожаном шнурке. У Василия от волнения пересохло во рту. Он с трепетом смотрел на крестик, боясь поверить глазам:
– И я могу его взять?
– Берите. Ведь он предназначался именно для Вас.
Микуров благоговейно взял его и крепко сжал в ладони.
– Благодарю, – пробормотал он внезапно осевшим голосом, – Вы даже не представляете, что Вы сейчас сделали…
Она тихо улыбнулась:
– Ну, почему же «не представляю»? Я тоже когда-то была юной девочкой. И тоже была безумно влюблена.
– Анна Даниловна, Вы – самая добродетельная из всех женщин. Отныне я буду всегда поминать Вас в своих молитвах, – Василий склонил голову в почтительном поклоне.
Она в ответ по-матерински поцеловала его в лоб.
– Эй, Василь, не видать там капитана с поручиком? – пробудился Пылёв, широко зевая.
