Читать онлайн Валерий Рощенко - Матросские рассказы

В одну реку нельзя войти дважды. Это мы знаем. А что можно сказать о море? В море, что же, можно войти дважды?.. Вот вы уже и задумались! Не потому ли, что море и по сей день загадка для человека; море – это стихия в первозданном виде, оно всегда было таким – для Магеллана и Колумба, для Дрейка и Моргана, для Крузенштерна и для вас. Море – это испарина Земли, задумавшейся о смысле бытия в бездне мироздания; море – это гигантское око, вглядывающееся в бесконечную даль вселенной; море – это телевизионный экран в интерьере Бога, отражающий человеческое общежитие на любом этапе его развития, потому что корабль – это в сущности модель планеты Земля и того же человеческого общежития на том же этапе развития…

Пишу эти строчки в открытом море на борту сухогруза «Кapten Voolens», который с грузом леса держит курс на Ирландию. За кормой восходит оранжевое солнце; «Норден зее», как величают Северное море немцы, синее и безбрежное, замыкается вокруг в гигантское кольцо. Отсюда, с моря, пришла к человеку истина, что Земля – шар. И одна ли она?!.. Человек, ступивший на зыбкую палубу корабля, отправляясь в неизвестно какое по счету путешествие, не знает, в какой области сделает новое открытие – в астрономии ли, в литературе…

Давайте прислушаемся к рассказам матросов на палубе – какими историями они потчуют друг друга, артистически потешая или пугая себя? О, тут есть почва для размышлений! Любая из этих баек может стать основанием для открытия какого-нибудь Великого Нравственного закона, или в крайнем случае – подступов к нему. Постойте! А не эта ли задача, вообще, стоит перед литературой, начиная от Гомера и кончая, к примеру, Бродским, – открыть Великий Нравственный закон?!.. Хотя никто, и ваш покорный слуга тоже, будучи юным моряком, начиная писать короткие рассказы, не ставил перед собой такой великой цели. А кто ее ставит? Матросы на палубе?! Главное, она сама, эта цель, просвечивает в любом деле, где присутствуют человечность и искренность. Вот весь секрет!..

Книги имеют свою судьбу, как верно заметили древние. В советское время сборник «Матросские рассказы», в том или ином виде, три раза официально рекомендовался к печати семинарами-совещаниями писателей-маринистов в Калининграде, Москве и Архангельске и три раза «слетал» с плана и в русском отделе издательства «Eesti Raamat», и в «Молодой гвардии», и в «Советском писателе». Что в них особенного – что так пугало власть придержащих?.. Известный писатель Георгий Березко, прочитав повесть «Кораблекрушение», нашел, что она предсказывает крушение Советского Союза и, естественно, подверг автора резкой критике. Да, возможно, все эти приключения и перипетии, показанные в «Матросских рассказах», и есть какие-то нравственные раны нашего времени, к которым больно прикасаться. Но, чтобы вылечить рану, к ней нужно-таки прикасаться!..

Остаётся лишь заметить, что «Матросские рассказы» не следует воспринимать только как добросовестную переписку или переработку устных морских историй, хотя доля и такого литературного труда в них имеется. Правильнее все-таки считать их обычными оригинальными произведениями, основанными на твердом фактическом материале русского мореплавания второй половины ХХ века. Это будет точнее.

Читатель, знаю по себе, сам жаждет поскорее добраться до сути. И мы не вправе разочаровывать или очаровывать его длинными аннотациями.

В Пулково, едва она вошла в салон самолета, к ней начал бить клинья моложавый кап-раз в новых черных погонах с золотыми просветами. Миндалевидный разрез глаз, чуть полноватые улыбчивые губы с едва уловимым восточным «акцентом», делали ее похожей на японку или китаянку. На – красивую японку и китаянку. Её красила и роскошная нейлоновая шуба под песца с голубым отливом, какие только вошли в моду. Волосы, правда, были русые, но это тоже не портило пейзаж, наоборот придавало девушке импозантность, хотя таких темных блондинок полно на европейской территории Союза. Цвет глаз тоже был не восточный – серо-голубой, с темной окантовкой, какая бывает у быстро вращающихся велосипедных колес. Девушка, как видно, знала себе цену; потому что что-то сказала самоуверенному военмору, и тот тут же остыл, переключился на удобоваримую покладистую соседку, красившую волосы в оранжевый цвет.

В полете, возможно из-за «японки», в пассажирском салоне несколька раз показывалась статная фигура второго пилота, который чуть не своротил шею оглядываясь на нее. В Свердловске самолет приземлился на дозаправку и заторчал из-за погоды на двое суток; к «японке» приклеились два джигита-черкеса в дубленках и хромовых сапогах со скрипом. Горных орлов трудно было отшить словесно, а у девушки в арсенале, как видно, не находилось ничего более существенного. Абреки следовали за голубым песцом, как тени, которые исчезают в полночь. Интересно, подумал я, уломают они ее до конца нашего путешествия или нет?

Меня эта проблема волновала постольку, поскольку все мы были пассажирами одного самолета, и путь перед нами лежал не близкий – до самого Тихого океана. На душе у меня поскрёбывали кошки: ступив на трап серебристого ТУ-104, я вдруг начал сомневаться – правильно ли поступил, что на распределении в мореходном училище выбрал Тихий океан. Мог ведь выбрать тепленькое Черное море или Балтику, щемяще пропахшую Европой! Ан, нет, понесло на край света! Что меня теперь ждет? Какая судьба?..

Конечно, я читал О’Генри и знал, что не важно, какие дороги мы выбираем, важно то, что внутри нас заставляет выбирать эти дороги. То есть – одна и та же судьба может ожидать человека на разных дорогах. Так что не стоит тужить по поводу дорог. Однако человек всегда перебирает в уме варианты, если они имели место быть, и всегда сомневается и сожалеет, что не сделал другой выбор, как в шахматах. Я выбрал Дальний Восток, потому что там некогда служил мой отец и потому что во Владивостоке располагалось одно из крупнейших в Союзе морских пароходств (а я учился на отлично и вправе был выбрать его). Так что ход сделан, и нельзя повернуть назад.

Синоптики сообщали, что Фронт оклюзии шествует впереди нашего самолета; и в каждом аэпорту ТУ-104 стал задерживаться по метеоусловиям трассы. Из лекций по метеорологии я знал, что фронт оклюзии – это слияние двух фронтов – холодного и теплого, и хорошего от того не жди. Теперь я убеждался в том воочию: дождь, снег, сплошная круговерть…

В Сведловске пассажиров с нашего рейса расселили в только что отстроенной гостинице для летного состава, мы жили в роскошных номерах с тяжелыми бархатными портьерами и массивными пепельницами из зеленого мрамора на полированных столах. Возможно, то был не мрамор, а малахит или даже нефрит. «Японка» отошла на задний план, потому что меня поселили с одним чудиком, который развелся с женой и бежал на Дальний Восток. Когда объявили посадку на наш ТУ, он прихватил с собой пепельницу, которая оттянула ему карман до пола. Я спросил, на кой черт ему эта штука во Владивостоке, если квартира осталась в Питере. На что тот резонно ответил, что не собирается холостяковать на другой стороне земного шара, а первый вклад в семейную копилку у него в кармане…

В Новосибирске пассажиров уже не баловали гостиницами, уставили какой-то спортивный зал раскладушками и ненавязчиво предложили прикорнуть денька на два. Теперь по чистой случайности моя койка оказалась рядом с койкой той самой сероглазой “японки”, милое личико которой маячило в хвосте самолета. Сначала мы обменялись с ней иллюстрированными журналами, а после разговорились. Девушка пожаловалась, что эти джигиты в хромовых сапогах не дают ей прохода, пристают где попало, хотят затащить в ресторан или даже куда-то “на хату”. Не долго думая, я протянул руку и вместе с хозяйкой придвинул ее раскладушку вплотную к своей.

– Так вам будет спокойней, – сказал я. – Не возражаете? Пускай абреки думают, что вы моя невеста или жена. Могли же вы выйти замуж по дороге. Правильно?!

– А что, хорошая идея! – рассмеялась она.

Девушка развеселилась. Так мы познакомились. Ее звали Лера, она летала на зимние каникулы в Питер, теперь возвращалась домой. Я узнал, что она студентка ДВГУ – Дальневосточного государственного университета и что отец у нее военный атташе в одной из стран Латинской Америки. В какой, она не сказала.

Всю ночь мы проворковали на разные темы и днем уже не разлучались: обедали и гуляли вместе. Черкесы были в шоке – прямо из-под носа увели красавицу. Однако, приблизиться хотя бы на шаг уже не посмели. Вероятно, их отпугивала моя бравая морская форма с золотыми якорями на погонах.

В Иркутске пассажиров вообще не баловали ни гостиницами, ни раскладушками. Все было пущено на самотек. Залы аэровокзала были битком забиты нервным транзитным народом. Люди спали где попало, как в Гражданскую войну, на подоконниках и даже на полу.

– Чем дальше на Дальний Восток, тем меньше советской власти! – шутили испытанные остряки.

Синоптики сообщали: Фронт оклюзии продолжает свое дело, в Приморье льет дождь (это в феврале!), аэродромные поля покрылись толстым слоем льда, и ни одна машина не будет принята, пока лед не растопят обескрыленные “примусы” своими гудящими соплами. Некоторые пассажиры, плюнув на ненавязчивые услуги аэрофлота, сдавали билеты, ехали на железнодорожный вокзал. А мы с сероглазой попутчицей не торопились, без устали гуляли по аллеям заснеженных парков, коротая уже третий день. Мягко падал пушистый снег. Стеклянный барабан аэрофлотского ресторана сверкал среди деревьев, как гигантская летающая тарелка. От автомобилей в свете фар валил пар, как от загнанных лошадей, которых никто не удосуживался пристрелить. Лера куталась в мех воротника и молчала. Наверно, ей тоже начинала надоедать эта волынка. До Владика, ее родного города, было рукой подать – сорок пять минут полета, а он по-старому был недосягаем. Надо было что-то предпринять, чтобы скука не сублимировалась в тоску, а та – еще дальше, в ненависть ко всему окружающему миру. Неожиданно для себя, а для девушки тем более, я остановил ее в глубине безлюдной затерянной среди разлапистых елей аллее, взял за борта роскошной шубы и стал целовать в горячие сочные губы. Девушка вначале даже не нашла, что нужно сопротивляться. Только когда я начал расстегивать пуговицы на шубе, она залепетала с дрожью и удивлением:

– Витя, постой! Не надо… Не здесь жех в сугробах!.. Постой! Я – еще девушка!..

Кого это могло остановить, если он решился делать добро!.. Позже, обретя чувство юмора, молодая женщина даже посмеялась:

– Не-ет, это символично! Россия-матушка! Вместо брачной постели – снежные сугробы. Мы могли простудиться в этой пушистой купели!

– Вряд ли, – сказал я. – По первому закону термодинамики – вряд ли!

– Что это за закон? – спросила она, кося глазами.

– Так называемое первое начало термодинамики, – сказал я. – Количество энергии прямо пропорционально теплоте и работе. Энергия здесь – функция состояния.