А я смотрел на оператора турбогенератора No 8 и в голове вертелось фраза «…изведал враг в тот день немало, что значит русский бой удалый. Наш рукопашный бой…».
Дома пересказал отцу эту историю. Да, -сказал отец, -я его знаю, он настоящий герой…
Офицерского пайка тридцатилетнему Илье явно не хватало, он мучительно сдвигался к дистрофии. А тут по делам службы командировали в штаб «Смольный». Зашёл и чуть не свалился в голодный обморок от струившегося по коридорам власти запаха жареных котлет и свежего борща. Штаб «Смольный» был островком Сытости в бушующем море Голода…
Я не собираюсь с осуждением комментировать этот эпизод. Враг терпеливо дожидался момента, когда воля блокадников иссякнет. Вместе с бомбами сбрасывались «миролюбивые» листовки, призыв к гражданам выходить из города. Всем была обещана работа в теплой и сытой Европе. Нужен был хаос, паника, отказ от сопротивления.
Жёсткое управление городом и обороной пресекала панику, мародёрство. В ином случае в город вошли бы финские головорезы и директива фюрера была бы досрочно выполнена.
Я просил Илью написать записку о Блокаде, но он отнекивался. То, что говорит пропаганда, это лишь половина правды. Я знаю о блокаде такое, за что арестуют и сгноят. Да и трудно это вспоминать, в памяти блокадный месяц пролетал, как один день, а что было пару дней назад не вспомнишь.
Прошло с десяток лет и мы узнали, что обоих руководителей Ленинграда, сразу после снятия блокады, вызвали в Москву и расстреляли. Историки трактуют, – вождь убирал свидетелей разыгравшейся трагедии. Получается Илья был прав, когда отказывался оставить записку о блокаде.
В зимою 1941 и 1942 года в блокадном городе от голода погибло максимальное число горожан. Мертвых надо было собрать, погрузить и вывезти. Горы замороженных трупов. В Колпино, рассказывал Илья, трупы жгли в промышленных котельных. Крематории-котельные коптили без остановочно и днём и ночью, пепел и несгоревшие фрагменты человеческих тел сбрасывали куда придётся. Похоронные команды из молодых женщин, долбили мёрзлую землю, взрывали, пробивали в мёрзлой земле рвы, раскладывали штабелями один на другой и, как могли, засыпали землёй. А трупы всё везли и везли и не видно было конца этой ужасающей пляски смерти…
В конце шестидесятых годов, 20 века, после успешной защиты диплома «Горного инженера», купили мне туристическую путёвку в Ленинград. В один из последних дней своего путешествия, я приехал на Пискарёвское кладбище и пошёл между бесконечно длинных холмов братских могил. Шёл в сторону монумента «Родина-Мать», символа той ужасающей трагедии. Под каждым из холмов тысячи трупов. Был тёплый летний день, от пробивавшегося сквозь насыпь сладковатого трупного запаха, я стал терять рассудок. Признаюсь, как наяву прочувствовал всю боль за тех, кто в тех рвах. Подошёл к монументу «Родина Мать», у которого ещё трудились строители.
На каменном лице скорбный укор тем, кто позволил уничтожать гражданское население, пленных военнослужащих. Брать в «котлы» боеспособную советскую армию и расстреливать подготовленных к бою солдат и офицеров, как на учебном полигоне…
Через два года, в штабе Первого Белорусского фронта майору Илье Вейнблат вручили памятную медаль:
АКТ
Мною, начальником отдела кадров БТ и МВ 1-го Белорусского фронта полковником ОХМАН И.Г., на основании Указа Президиума Верховного Совета Союза ССР от 22.12. 1942 года, вручены медали «ЗА ОБОРОНУ ЛЕНИНГРАДА» офицерскому составу Бронетанковых и Механизированных войск 1 Белорусского Фронта.
