Помнится, после короткого обмена комплиментами в яркой и праздничной суматохе какого-то юбилея, где было много пышных речей и угощений, мы выбрались на улицу и пошли гулять по ночному Уржуму. Вначале по центру города, между купеческих домов, мы дошли до памятника Кирову, потом по улице Чернышевского спустились к Троицкому собору. От собора по главной улице города дошли до здания редакции местной газеты «Кировская искра», и направились к небольшой речке Уржумке, где темнел деревянный мост. Все это время у меня было ощущение, что я уже очень давно знаю Татьяну, потому что она мне в чем-то родственная душа. Но все же, в самом начале наш разговор почему-то не клеился. Я даже попробовал прочитать ей какие-то пронзительные и страстные стихи Марины Цветаевой, чем очень ее удивил. А так как вечер наш начался со стихов, то я был почти уверен, что ничего примечательного в эту ночь не произойдет. Так уже было со мной когда-то. Стихи кончаются, кончаются все искренние признания, все комплименты, и возникает в общении с женщиной некий вакуум, потому что все иное после чтения стихов кажется грубым и низким. Хотя мне по душе в ту пору был иной настрой. Слишком много нерастраченной, чисто мужской силы скопилось во мне, чтобы могла она излиться только стихами. И слишком соблазнительной фигурой обладала Татьяна, чтобы этого не замечать. Я все чаще стал смотреть по сторонам, пытаясь заинтересовать ее ночным пейзажем, стал говорить о житейских, вполне прозаических вещах. Но все тщетно. Лирический настрой не исчезал. Так дошли мы до Отрясовской горы, которая полого поднималась вверх к полной и яркой луне. Синеватый блеск луны тонким серебряным нимбом покрывал влажный ночной асфальт пред нами. Пахло цветущей полынью и придорожными ромашками. С левой стороны, в юной березовой рощице на бугре, щебетали какие-то птицы. Потом вспыхнуло и погасло далекое зеленоватое окно в одном из домов на склоне горы, потом встречная машина ослепила нас светом фар. Мне захотелось повернуть обратно, но Татьяна неожиданно предложила:
– Давай поднимемся туда, – указав рукой на вершину горы.
– Давай, – без особого энтузиазма согласился я.
– Я никогда не видела ночной Уржум с высоты, – призналась Татьяна. – Особенно ночью. В детстве я любила лазить по деревьям, потому что у нас во дворе всегда росла береза. На эту березу весной прилетали грачи гнезда вить, а осенью она весь двор засыпала своими желтыми листьями.
– А сейчас?
– Что?
– Она уже огромная стала, наверно?
– Ее больше нет. В прошлом году перед грозой, когда был сильный ветер, береза упала и проломила у соседей крышу… Я не люблю, когда деревья умирают, – с грустью пояснила Татьяна, – Отец из-за соседей переживал. Думал, они обидятся. А мне без дерева во дворе стало тоскливо.
В это время я взял Татьяну за руку и повернул лицом к себе. Она опустила глаза и покорно дала себя поцеловать. Потом вдруг отстранилась, вскинула брови, готовая что-то сказать, но я приставил палец к ее губам.
– Ничего не говори, – попросил.
– Ты не хочешь со мной разговаривать? – удивилась она.
– Мне слишком хорошо с тобой… без слов.
В это время я снова поцеловал ее еще раз. И стразу почувствовал, как от ее губ пахнет помадой, какие они пухлые, теплые и неумелые. В это время ее руки ловко обняли меня за талию и проникли куда-то под ремень, как бы ненароком прикасаясь к голому телу. И при этом ничего не изменилось в ее лице. Оно было все такое же милое и немного смущенное. Да нет, пожалуй, не такая уж она неопытная в любви, пронеслось в моей голове. Иначе, откуда в ней эта очаровательная шаловливость, это безошибочное скольжение рук, которое как камертон настраивает мои невидимые струны на любовный лад… Или так мне только кажется, потому что каждый участок моего тела уже ждет прикосновения и готов звенеть от внутреннего напряжения. Того и гляди запоет. И она это, кажется, чувствует, потому что прижалась ко мне головой, обдала горячим дыханием грудь, зашептала что-то неразборчивое.
