Оставшиеся метры до вершины горы мы преодолели с легкостью за несколько минут. Ощутимо нервничая и тяжело дыша, я стал искать глазами хоть какое-то укрытие, но увидел поблизости только синеватые копны можжевельника да белесые валуны, холодно блестящие в ночи. С каким-то странным нарастающим волнением мы поспешили мимо этих валунов к молодому ельнику, и я до странного отчетливо ощутил, как отчаянно бьется мое сердце. Услышал, как мы оба громко и часто дышим. При этом лица наши горят, а все кругом почему-то прыгает, шелестит и мелькает.
И только когда мы оба повалились в траву совершенно голыми, я вдруг с испугом ощутил, как много комаров кругом, как они дружно облепляют мою обнаженную спину. В это время Татьяна уже во всю начала воевать с комарами, лежа в густой синеватой траве и с недоумением поглядывая то на меня, то куда-то в сторону, где уже проступает сквозь мрак желтоватая полоска рассвета. «Съели, – смущенно пояснил я, отбиваясь от комаров что есть мочи. – Я так не могу». «Вот гады»! – отозвалась она скороговоркой. Потом как-то боком поднялась из травы и поспешно начала одеваться. Я увидел, как плещутся в лунном свете ее длинные золотистые волосы, как она сильно нагибается, выставляя напоказ тонкий пунктир позвоночника. «Она еще такая худышка», – проносится в моей голове. И сразу я почувствовал себя очень виноватым перед ней и постарался оправдаться:
– Они меня облепили все разом, как рой пчел. А у меня после каждого укуса кожа чешется и волдырь всплывает. С детства не переношу, когда комары кусаются.
Она на мои слова ничего не ответила. Наверное, я сильно ее обидел. Ей, скорее всего, комары не помешали бы.
– И вообще, Таня! – Я слегка дернул ее за руку, чтобы привести в чувство. Она отрешенно посмотрела на меня и снова ничего не сказала. Взгляд скользнул куда-то мимо.
– Таня, пойдем ко мне, – почти взмолился я, надеясь таким образом исправить свою ошибку. – У меня дома полог на веранде. Там тепло и уютно, там нас никто не потревожит. И комаров этих гадких там нет.
– А родители? – деловито осведомилась она, но потом, как будто спохватившись, напустила на себя скромности и добавила: – Нет, это исключено. Мы с тобой еле – еле знакомы.
– Но мы…
– И хватит об этом… Ну почему вы, мужчины, все такие бесчувственные, – заговорила она с явными нотками раздражения в голосе. – Вы требуете от женщин только одного. Вы ради этого всем готовы пожертвовать. И…
– Неправда, – возразил я. – Какие же мы бесчувственные, если любить хотим. Бесчувственным ничего не нужно.
– И грубые. Ведь грубые же.
– Нет, скорее, ласковые, но по-своему.
– Да, какая же это ласка, когда…
– Мужская. Нас так устроила природа. Это тоже надо понимать.
– Нет, это у вас от невоспитанности, оттого что настоящей культуры в вас нет. Сплошная физиология, с которой, к тому же, вы не в силах справиться… Ведь так? А еще сильный пол! Ведь вы как… как дикие звери на бедных женщин накидываетесь. Сминаете их и душите в своих грубых объятиях, не позволяя им вырваться. Разве это не дикость, разве не варварство?
– Это любовь.
– В вашем представлении… А, по-моему, любовь – это что-то возвышенное, как полет чайки. Или как музыка Чайковского, например. В любви должна рождаться гармония, а не стихия стонов и стенаний, пусть даже страстных. А вы, мужчины, даже в любви все упрощаете до механических телодвижений. И в этом главное ваше заблуждение.
