Мельников потерял сознание в день приезда. Сразу же после ужина. Доктор Ито, пришедший осмотреть гайдзина, поставил диагноз: грипп на фоне нервного и физического истощения. Выписав рецепты, он вспомнил пару историй из своей студенческой юности, пришедшейся на эпидемию испанки, после чего удалился.
Федин решил не дожидаться выздоровления товарища, передал Сато деньги (тот упорно отказывался, но журналист в итоге просто оставил их на пороге) и сказал, что проинформирует начальство в Токмо о состоянии здоровья их сотрудника, после чего поспешно покинул дом и едва успел на поезд.
Мельникову повезло. Супруга Сато-сэнсэя была хорошей медсестрой. Собственно, он и его будущая жена познакомились в госпитале. Мария была дочерью белоэмигранта и японки. Такая же гонимая, как он.
В больницу Сато Рю попал сразу после тюрьмы. Мария быстро прониклась симпатией к бывшему узнику. Ему она уделяла куда больше времени, чем другим больным, хотя это и не было положено по инструкции. Но Мария все же была японкой только наполовину.
Они спасли друг друга в эпоху тьмы и мрака, вместе пережили войну. Когда Сато вновь попал ненадолго в тюрьму в 1945 году, его жена неведомыми путями умудрялась передавать ему в камеру лекарства и посылки. В то голодное время ей как-то удалось достать на черном рынке немецкую тушенку. Узник был сильно удивлен, когда в передачке обнаружил ржавую банку с орлом и свастикой.
И вот в доме Сато-сэнсэя оказался больной гость из Советского Союза. Благодаря квалифицированной помощи Марии и лекарствам, прописанным доктором Ито, Мельников быстро пошел на поправку. В тот же вечер он попросил что-нибудь почитать, а через пару дней уже сам спускался в столовую. Сперва не без помощи госпожи Сато, но затем силы вернулись. Мельников даже вновь стал улыбаться.
Он много говорил с супругами. О книгах, о войне и семье. О последнем он распространялся с неохотой. Да, есть мать, также переводчица. Есть сестра, умница, красавица. Отец… про него он умолчал.
Есть вещи, которыми трудно делиться даже с теми, кто спас тебе жизнь. Но долгих пауз в разговорах не было. Спасала любовь к классике: Толстой, Чехов, Гоголь приходили на помощь. Единственное, что удивило супругов, – это крайне негативная оценка их гостем творчества Достоевского.
– Все-таки «Братья Карамазовы» – лучший его роман, – произнесла Мария.
– Нет, «Идиот», – словно отрезал Сато-сэнсэй.
– Достоевский был больным человеком и антисемитом. Да, то, через что он прошел по вине царского режима, ужасно. Но это не оправдывает того, что он писал о евреях и поляках, – Мельников здесь был солидарен с суровым советским литературоведением тех лет.
Мария всегда называла гостя строго по имени-отчеству: Александр Борисович. А Сато-сэнсэй – либо товарищ Мельников, либо Мельников-сан (вернее, Мэриников). Что примечательно, Сато принципиально не говорил при госте на кансайском диалекте, но с супругой изъяснялся в основном на нем. Как-то он услышал обрывок фразы, которую можно было перевести как «будь осторожна с ним».
Понять это было можно, все-таки Сато-сэнсэй прошел через многое, и ждать от гайдзина, даже, казалось бы, безобидного, можно было всякого. Но при госте хозяин дома всегда вел себя максимально тактично, будто он был на сцене и играл в какой-то старомодной психологической пьесе.
Зная, что рано или поздно придется вернуться назад в Токио, Мельников попросил проводить его к Кинкакудзи, или Золотому храму. Побывать в Японии и не увидеть одно из его главных чудес было как-то глупо. Сато сказал, что рад был бы устроить экскурсию лично, но нужно было готовиться к лекциям, и попросил свою супругу сопроводить гостя. Для Мельникова было очевидно, как сильно они доверяют друг другу. Видимо, сказывалась многолетняя закалка в не самые светлые годы.
