Мемуары ополченца «Посетитель» - страница 2

– В смысле, на кого попало попадёте? Тема какая-то нездоровая… я ж говорю, свояк, Обухович Паша, брат жены.

– И много тебе задолжали? – фараон ёрзает на табурете.

Мои глаза округляются, взгляд близоруко слепнет, губы шевелятся без звука. Без тушёвки, горделиво, заявляю:

– Скока есть – все мои! Для меня – много. Пять тонн мёртвыми президентами.

Назвав цифру, понимаю, что попал в самую точку – и мало, мусор не полезет в дольщики, рук марать не захочет, и при этом достаточно, как повод для поездки.

– А чё, если всё-таки позвонить? Порадовать, значит, родича?

Пограничник перестаёт мигать, взгляд его стервенеет. Он звонит двоюродному брату жены Обуховичу, на самом деле живущему под Луганском: номер Павла я хитростью выудил у супруги буквально пару дней назад.

– Прикордонна служба безпеки! – Представьтесь. – Обухович? Знаете такого – Габулаев? В гости ждёте? Нет? А как насчёт того, зачем он к вам едет?

Обухович ни о чём не предупреждён, но так получается только лучше! Павел долго не может меня вспомнить – последний раз он был у нас в гостях лет десять назад.

– Михаил из Москвы! Михаил – Танин муж! – подсказывает с моих слов заинтригованный СБУшник. – Прикинь, что твой свояк ответил? – улыбается офицер, опуская трубку. – Говорит: «Даже и не знаю, что вам и сказать!» – кривляясь, видимо передразнивая Павла, он повторяет: – Не знаю, что и сказать! Неожиданный визит.

Я подхихикиваю:

– Не ожидал?! Не ожидал! Думал – развёл лохопеда! А тут – здрасте!

Меня прёт. Я чувствую что-то сродни полёту во сне.

– С тебя на пиво. Долг вернуть – дело святое! – сотрудник СБУ склоняется над столом и через секунду протягивает мне паспорт с миграционным листом. Следуют манипуляции документом из рук в руки, в ходе которых из него исчезают вложенные мною полторы тысячи рублей. Пограничник доволен собой: проявил благородство, помог человеку, при этом немного заработал.

Начинаю испытывать угрызения совести за обман этого простодушного человека, но остаюсь хладнокровен и точен, как хирургический стилет. Завистливо скалясь благодетелю, мол: «Ну ты и жучара! Своего не упустишь – уважаю!» – я исчезаю в салоне автомобиля.

– Саша! Твою мать! На Луганск!

Меня накрывает горячая волна. Я горю от восторга. Всемогущ! Штирлиц! Зорге! Сделал! Как детей сделал!

Проезжаем блокпост на въезде в Луганск со стороны Станицы Луганской. Ёкнуло – «Вот оно». Дорога перегорожена змейкой из бетонных блоков и автомобильных покрышек. У обочины, на обложенном кирпичами костре, исходит паром большая кастрюля. В зарослях вдоль кювета видна фанерная хижина, замаскированная пожухлыми ветками. Четверо пожилых обветренных мужичка ведут выборочную проверку транспорта. Автомат один на всех. Вид у проверяющих трогательный: кажется, автомобилисты останавливаются и дают произвести досмотр исключительно из чувства солидарности с мужичками – этакая форма поддержки ополчения.

Луганск поражает – в городе нет ни малейших следов вооружённого восстания. Улицы затоплены по-летнему пёстрой, суетливой толпой. Раздражённо гудят автомобильные пробки. Троллейбусы, магазины, салоны сотовой связи, рынки – всё битком. В воздухе терпкий микст – жареные беляши и цветущая сирень. Из маршруток несётся «Лесоповал». Ничто не напоминает о референдуме, провозгласившем независимость всего неделю назад. Я обескуражен. Я стремился в столицу русской национально-освободительной Революции, в город реющих знамён, кумачовых лозунгов, я мечтал выйти на площади, затопленные митингующими, наэлектризованными массами, ожидал встречи с эпохальным! И что я вижу – беззаботное море обывателей плещется вокруг крошечного островка мятежа.