– Да бля буду! Я сам видел!
А «события», о которых в истерике сообщил «авторитетам» Чижик, развивались следующим образом.
В кабинете капитана Зубарева было крепко накурено. Начальник оперчасти тянул одну сигарету за другой, пока сверхсрочники-контролеры вливали в рот Таганки все новые и новые порции водки. Андрей уже с трудом держался на стуле, окружающее виделось, как в тумане, к горлу подкатывал ком тошноты.
– Красавец! – улыбался Зубарев. – То, что надо! Теперь пора и прогуляться.
Андрея подняли на ноги и подтолкнули к двери. Капитан шагнул следом.
Вдвоем они вышли на улицу, медленно прошлись по территории административного блока, отгороженного от жилой зоны. Минуя КПП – контрольно-пропускной пункт – пошли мимо бараков, в которых жили заключенные. Таганка с трудом передвигал ноги, а капитан указывал, куда следует идти.
Из слов Чижика следовало, что Зуб и Таганка направились к хозяйственному блоку, туда, где располагались овощехранилища. Сам «шестерка», как он уверял, в это время вышел по нужде и невольно стал свидетелем ночной прогулки «зэка» Таганцева и начальника оперчасти.
– Я за туалетом спрятался! – взволнованно рассказывал Чижик. – Смотрю – они на хозблок пошли. А через три минуты – обратно. А Зуб в руках черный сверток нес! Тот самый, который Баян на хранилище заныкал! Как только Зуб с Таганкой ушли, я сам на хозблок рванул. «Нычку» нашу проверил – нет «дури»! Зуб забрал! А откуда Зубу знать, где мы «траву «прятали?!
– Чижик, – Садовник налившимися кровью глазами посмотрел на «шестерку», – Таганка твой. Замочи гниду.
– Я его зубами разорву! – ощерился Чижик ртом, в котором и оставалось-то зуба два-три, не более.
– Пошли в каптерку, – распорядился Садовник.
Из умывальника вышли все, за исключением Чугуна. Он остался, чтобы выстирать тельняшку. И как только Садовник, Баян и Чижик удалились, сюда, шатаясь, вошел Андрей.
– Жив еще? – скосился на него Чугун.
– Не понял… – Таганка, прищурившись, посмотрел на «авторитета».
– Когда поймешь, поздно будет, – хмуро пробурчал Чугун. – Садовник «приговорил» тебя. На «рывок» тебе надо, иначе кончат здесь за милую душу.
«Рывок» означало – побег. За месяц до законного освобождения только сумасшедший согласится бежать из лагеря. За попытку побега дадут еще три года колонии. Чего ради рисковать?
С другой стороны, Чугун – вор конкретный и зря языком «трещать» не станет. Каким бы пьяным Андрей сейчас ни был, но к словам Чугуна отнесся с полным пониманием и серьезностью.
– За что… меня… кончат? – с трудом выговорил он. Язык плохо слушался.
– Есть такая фишка, что ты у Садовника «дурь» скрысятничал и Зубу ее сдал.
– Я?! – казалось, Таганка вмиг протрезвел от такого известия.
– Ты – не ты, теперь разбираться долго не будут. Рви когти отсюда, если жить хочешь.
Чугун и сам не знал, почему предупредил сейчас Андрея о грозящей опасности. Но какое-то чувство подсказывало матерому волку, что этот парень кем-то не хило подставлен. Не мог Таганка вот так запросто сдать лагерному оперу тайник с марихуаной, не тот он человек! А убьют его здесь как пить дать.
– Ты вот что, кореш, лучше не спи до утра, – шепотом сказал Чугун. – И вообще, слушай сюда…
Еще минуты три он что-то еле слышно говорил Таганке. Самым страшным из всего, сказанного Чугуном, для Андрея было слово «побег».
… Жилая зона была обнесена высоким забором, опутанным колючей проволокой. Здесь же по всему периметру проходила КСП – контрольно-следовая полоса – и круглосуточно работала электронная система обнаружения, как на государственной границе.
