− Эх, дурачьё, не осмыслили, какое сокровище приобрели, − подумалось майору. − За них и сто ящиков беленькой не жалко.
Получив благословение, побежал на склады разыскивать головные взрыватели, поскольку те, что были – МГ-25 часто отсыревают, а при столкновении с дождевыми каплями и простыми листьями срабатывают. Скоро удалось найти несколько сотен надёжных добротных В19УК. Это были «умные» супер-взрыватели, выдающееся создание советского ВПК.
Затем занялся снаряжением лент. Шпиговал их сам, не доверив никому. Протирал чистой тряпочкой каждый снаряд, потом любовно вставлял в ленту четыре осколочных – один бронебойно-зажигательный снаряд.
С людьми было много проблем. И хотя это было ожидаемо, майор всё же приуныл. Укомплектовал два расчёта с превеликим трудом. Безмерно раздражало и то, что все бойцы взяли себе какие-то нелепые позывные: Колобок, Падре, Знахарь, Кубик и т.п. Но потом с этим смирился, потому что знал – у всех остались родственники на оккупированных территориях. И если всех называть по фамилии и имени, то СБУ и Правый сектор устроят страшные расправы. Одесская бойня второго мая всем тогда показала, что ждёт решившихся на сопротивление, так что к подчинённым приходилось обращаться не по званиям, не по фамилиям, как положено в армии, а по коробящим слух кличкам.
Себе также взял кличку – «Скиф». Она хоть звучала благозвучнее, чем, например «Бес» – так прозвали Безлера, безусловного военного лидера ополченцев в Горловке, которого Вишняк хорошо знал как достойного и здравомыслящего человека. Не укладывалось, как этот толковый
и грамотный командир мог взять себе дурацкую кличку «Бес»?
Порою возмущение нравами нарождающегося ополчения перерастало в отчаяние, ведь непреложный закон воинского формирования, пусть даже партизанского – строгая дисциплина. Мгновенное подчинение командиру решало
не просто успех боя, решалось – жить тебе и твоим бойцам или бесславно, безвестно умереть. А такое случалось, если боец в панике бежал с поля боя. Чтобы такого не произошло, внутри каждого должен быть стальной стержень чувства долга, сплавленного с чувством страха перед позором за бегство; сплав этот должен быть неизмеримо выше, чем желание сохранить жизнь любой ценой. А что будет с ними, собранными вместе случайными людьми, не связанными воинской присягой, не умевшими чеканить шаг в строю, не ощутившими всепоглощающего чувства прикосновения к полковому знамени, впитавшему в себя грозную память о славных победах и тяжелейших жертвах?
Здесь и сейчас всё было по-другому. Было какое-то подобие ощущения необходимости сплочённого жертвенного воинского труда, но не было чувства локтя, боевого братства. Эти мысли делали мучительными короткие летние ночи. Так что днём майор ходил полусонным, придавленным ночными сомнениями и страхами.
Скоро эта главная проблема очень явственно дала о себе знать. В ответ на приказ майора все чаще звучало:
− Щас, докурю, потом сделаю.
Или ещё горше:
− Ты чё, сам не можешь сделать?
Так что основные трудности, как считал майор, были впереди и заключались в отсутствии воинской дисциплины и требованиях неукоснительного исполнения приказов. Ополченцы представляли собой некое свободное сообщество, отдававшее анархистской демократией. В этих условиях обучение проходило по схеме: «послушайте, пожалуйста», «подай, пожалуйста, вон тот ящик со снарядами».
