Пан Юржик, видать, сам о том же подумал. Побелел, вцепился в край стола:
– А может, лучше все-таки бечевкой?
– Ты это... Того-этого... не того... – пробормотал Лекса, слегка отодвигаясь вместе с лавкой.
– Н-н-ничего, – коротко бросил Войцек. – Влезут.
– Н-ну, вы и звери, – от волнения Юржик даже малость заикаться начал.
– Н-не дразнись, – немедленно откликнулся пан Шпара. – А то края зубов рашпилем п-подравняем.
Юржик затравленно огляделся по сторонам.
– Так, может, пойдем цирюльника поищем? – не преминул воспользоваться его слабостью Ендрек.
– Нет! – Пан Бутля хлопнул ладонью по столешнице. Видно было, что решился. Решился окончательно и бесповоротно. – Идем.
Сопровождаемые шинкарем, который прижимал к пухлому боку бутыль с горелкой, они поднялись наверх по скрипучей лестнице. Клещи Ендрек нес двумя руками, сам еще толком не осознавая, как же воспользуется ими.
Комната оказалась столь же неприглядной, как и все в «Свиной ножке». Пыль – даже на открытых местах (о том, что делается под кроватями, страшно было подумать), паутина по углам, в матрацах наверняка свили гнезда сотни клопов. Вдобавок через перекошенный ставень немилосердно сквозило. В общем, гостиница ничем не лучше и не хуже десятков и сотен своих близняшек, усыпавших прилужанские тракты.
Шинкарь плеснул горелки полную чарку, подставил ладонь под медный грош. Развернулся и ушел, оставив постояльцам тускло чадящую лучину.
– Ну что, пан Юржик, открывай рот. – Ендрек вытащил из своего мешка чистую, по сравнению с окружающим свинством конечно, тряпочку, обмакнул ее в горелку.
Пан Бутля судорожно сглотнул:
– Не переводи добро. Дай глотну лучше. Для храбрости.
– Глотнешь, пан Юржик. Непременно глотнешь! – Ендрек не кривил душой. Он свято верил однажды услышанному наставлению профессора Иеронимуса Мюнца, старого брюзги с вечно сизым носом и волосатыми ушами, что горелка убивает вредоносную заразу, вызывающую воспаление и гниль в ранах. С той поры он не раз убеждался в правоте ученого лекаря и старался при всяком удобном случае его словам следовать. – Только после, чтоб рану прижечь.
– После так после. – Пан Бутля перед лицом грядущего лечения стал покладистым до приторности. – А все же, как по мне... – Он не договорил, махнул рукой.
Тем временем Ендрек тщательно протер клещи, не уставая поражаться их размерам. Да, пану Юржику предстояло серьезное испытание. Неумелые зубодеры – а к умелым студиозус не смог бы себя отнести, даже собрав воедино все отпущенное ему Господом самомнение: ведь он приступал к удалению зуба впервые в жизни, – случалось, ломали челюсти пациентам, выдирая вместе с корнями зуба осколки кости.
– Все. Помоги Господь! – Ендрек сотворил знамение, вознес короткую, но горячую молитву с просьбой наставить и укрепить. – Садись ближе к лучине, пан Юржик, и открывай рот.
– В руки дай чего-нибудь, – попросил больной.
– Чего ж я тебе дам? – пожал плечами медикус. – Ну, возьми хоть, вон, табуретку.
– Табуретку нельзя. Ты же ею по ребрам и получишь. А мне не резон лекаря калечить. – Несмотря на мертвенную бледность, чувство юмора не оставило шляхтича окончательно.
– Тогда не знаю. Ты рот давай открывай...
– Я, пожалуй, за спинку кровати ухвачусь, – придумал наконец пан Бутля. Взялся двумя руками за спинку ближайшей кровати и открыл рот пошире.
Ендрек сразу разглядел больной зуб. Почерневший, десна рядом опухла и покраснела. Да и на ощупь, наверняка, горячая. Только щупать смысла нет, и так понятно. Второй коренной. Хорошо что нижний, с верхним было бы еще тяжелее бороться.
