– Лекса – н-н-не слуга, – привычно ответил пан Войцек.
– Да ну?
– Н-ну да.
– А кто же, ежели не секрет, конечно?
– Боевой т-т-товарищ и односум, – твердо произнес Шпара.
– Вот как? – Пан Рчайка скептически приподнял бровь, словно намереваясь сказать: с каких это пор шляхтичи простолюдинов односумами кличут, но смолчал.
– К-как есть.
– Хорошо. Кто бы спорил, а я не буду. Щур, чарку односуму пана Войцека!
Шинкарь бросился к стойке, едва не опрокинув попавшуюся на пути лавку, вернулся и поставил чарку перед Лексой. Налил из бутыли.
– Теперь твое слово, пан сотник богорадовский! – Лехослав взялся толстыми пальцами за чарку.
– Я д-давно не со-отник. В Б-б-богорадовке нынче другой сотник, – ответил пан Войцек., но чарку поднял. – За мир и счастье всех П-прилужан, Великих и Малых.
Пан Лехослав скривился, будто услышал нечто оскорбительное для себя, однако выпил. Лекса сморщился, только поднес горелку ко рту. Конечно, с его выпивкой она ни в какое сравнение не шла. Хоть бы не поленился шинкарь Щур через угольки березовые пропустить – дух сивушный отобрать. Впрочем, что ему переживать? И такую выпьют. На окраинах Прилужан народ непритязательный живет. Лекса шумно выдохнул и тоже выпил.
– А за погибель желтых «кошкодралов» выпить не желаешь? – Лехослав закусил холодной галушкой и перевел вопросительный взгляд с пана Шпары на шинкаря. Тот поклонился в пояс и убежал. На сей раз, надо полагать, за закуской.
– Я кому погибели желаю, – медленно, растягивая слова, ответил пан Войцек, – того стараюсь повстречать и саблей либо кончаром приголубить. И кое-кто в Выгове моей стали еще отведает. А пьют горелку и орут по шинкам «На погибель!» пускай шпендики дешевые, которые и боя-то настоящего не видали ни разу.
Лехослав насупился:
– Я разумею, у вас там суровая жизнь на берегах Луги. Так и мы тут не девок по сеновалам тискаем. Сабельки заржаветь не успевают.
– Т-так я и не говорил, что хоровские порубежники хуже наших.
– А к чему тогда, пан Войцек, ты про шпендиков заговорил?
– А п-потому как много таких по шинкам встречал.
– Ну и?..
– Да н-н-ничего.
Пан Лехослав задумался, опустил вниз голову, словно намеревался забодать собеседника. Молчал он долго. Водил пальцем по столу, собирая в горку хлебные крошки. Потом решительно придавил собранное ногтем и поднял взгляд на малолужичанина:
– Значит, смерти желтым «кошкодралам» ты не желаешь?
– Же-е-елаю, но не всем.
– Почему?
– П-потому... Есть среди них и хорошие люди, и честные воины. А дерьма и среди наших, б-б-бело-голубых, хватает.
– Во как! – Пан Рчайка полез пятерней под кучму. – Где-то я такие речи уже слышал. Ладненько! – Он махнул рукой. – Еще по одной?
Войцек пожал плечами:
– Н-не спеши, пан Лехослав. Д-д-давай начистоту. Ты ж не зря сюда пришел?
– Конечно, не зря. С богорадовским сотником познакомиться. Про тебя, пан Войцек, может, песни от Жорнища до Хомутца слагают.
– Ага, к-коломийки. Не верю, п-пан Лехослав. Не герой я. Да и ты н-не тот человек, чтобы любопытства ради, п-п-прибежал с неразбери-поймешь кем знакомиться.
– Откуда ты знаешь, пан Войцек? – развел руками жорнищанский сотник.
– В-вижу. Опять же, п-пан Лехослав. Ты знал, что я п-п-п-проезжать Жорнище буду. Ждал меня. Охрану н-н-на воротах предупредил. Так?
– Так, – угрюмо кивнул пан Рчайка.
– Зачем?
– Долгий разговор получается.
– А т-ты торопишься, п-пан Лехослав?
– Нет.
– Я т-тоже.
