Мы скитались, как в море волны. В огромной жиже,
состоящей из новостей, суеты, предательств,
что висели на нас, как бетонные плиты, грыжей.
Но были свободны. В поступках, словах и взгляде
было что-то такое, что раб бы не понял, вздрогнув.
Мы жили в таком захолустье, где нету дорог и
единственной лампочкой был старый маяк и звёзды,
и волны, плюясь, лупили таким перехлёстом,
что берег был словно базар – прибивало огрызки
отвергнутых морем вещей, будто чьих-то историй,
как будто мы с морем вели через них переписку
и тенью бродили по берегу, как в санатории.
Гортензии вились, как платья, и что-то такое
было в их синеве, что становилось спокойно.
Мы были как птицы, что вышли из общей обоймы,
и, впившись друг в друга, болтали про яркость неба,
про то, как лучи оставляют на коже прищепки,
