Распугав живность, голос из прошлого зловеще прозвучал над лесной опушкой:
– Получи, фашист, гранату! Цу-Е-Фа!
***
Лучи восходящего Солнца, как и прежде, пробивались сквозь пышные кроны деревьев. Ласково шелестела трава. Убаюкивающе пели птицы. Мягко жужжали пчелы.
Кто жизнью бит, тот большего добьется.
Пуд соли съевший выше ценит мед.
Кто слезы лил, тот искренней смеется.
Кто умирал, тот знает, что живет!
Омар Хайям
Юноша в старом джинсовом костюме, с короткой стрижкой и черным рюкзаком за спиной и его небритый дрэдастый приятель неспешно тащились по тропинке. У каждого был этюдник. Оба – студенты-художники МГАХИ им. В.И. Сурикова.
В тишине кто-то умирающе прохрипел:
– Ыы-хм-м! Хаа-а-а!
Юноши остановились, испуганно осмотрелись, опустились на корточки и прислушались.
Примерно через минуту юноша с обычной прической приложил указательный палец к губам и шепотом произнес:
– Тс-с… Что это было?
Его приятель с дрэдами настороженно ответил:
– Да черт-те знает. Может, медведь?
– Откуда ему здесь взяться?
Сдвинув дрэдастую челку и закатив глаза, приятель ответил в пол голоса:
– Ну, да. Но я чуть было не обосрался.
– Аналогично. Видать, показалось.
Недолго обождав, они встали и пошли дальше.
– Ну, и что он? Ты так и не сказал.
– Кто?
– Препод с кафедры.
– Все нормально, к зачету допустит.
– А как тебе новые кисти?
Юноша с дрэдами ухмыльнулся, посмотрел на восходящее Солнце, прищурится.
– Нормально. Вот бы еще где-нибудь выставиться.
Спросивший остановился, нагнулся, поднял с земли палку, пошерудил ею в траве под деревом. Его приятель тоже остановился.
– Я родился в день дождливый под сосною молодой, – говорил он. – Круглый, гладенький, красивый, с жопкой толстой и гнилой. Подо мной земля лежала, но в просвете видел я – стрекоза весь день ебала, мотылька и муравья.
– Сам сочинил? – остановил его приятель.
– Нет, Ленкино творчество
– Продолжай, – сказал он и посмотрел вдаль. – Уже дала?
– Не-а.
– Еще даст.
– Посмотрим, – опуская голову, ответил дрэдастый.
– А тут и смотреть нечего. Второму курсу всем через одного дала.
– Да ладно.
– Ну, по крайней мере, они это вчера на паре бурно обсуждали, – приятель юноши с дрэдами снял со спины рюкзак и снова посмотрел вдаль. – По-моему вот там.
Он показал в сторону лесной опушки, дрэдастый тоже.
– Хороший ракурс.
Дрэдастый перевел взгляд на лесную опушку.
– Слушай, у тебя прямо глаз-алмаз. Тут бы точно Шишкин в осадок выпал.
– Ага, или Левитан. Все-таки зря препод тебя гнобил. Сразу бы допустил и не мотал нервы.
– И я о том же.
– А чего он вообще сначала говорил?
– Да, типа, мои работы чего-то там не отражают.
– А…
– Грит, что в них нет развития. А сама картинка по сути ничего ровным счетом не стоит.
– Это почему?
Дрэдастый развел руками.
– Не знаю. Работать, грит, надо, создавать что-то такое, от чего нутро должно наружу выворачиваться. Создавать, типа, нужно искусство изнутри, а не снаружи.
– И не говори.
Продолжая болтать, они пошли дальше.
– Короче, твори.
Дрэдастый пожал плечами.
– Знать бы, как…
Перед ними открылась поляна. Остановившись у ее края, они издалека посмотрели на тело, лежащее поверх вскопанной земле.
– Это чё там валяется? – удивленно вопросил приятель дрэдастого.
– А вот хз…
