Луи положил руку на край стола, ощутил прохладную поверхность, потрогал скатерть, которая была чуть помятой, но с изящным узором виноградной лозы.
– Слушай, раз уж зашла речь, – сказал он, будто колеблясь, задавать ли этот вопрос, – ты не чувствуешь, что в атмосфере бара есть нечто необычное? Не могу пока объяснить, но свет какой-то тёплый и в то же время приглушённый, времени как будто не чувствуется: я вот гляжу на часы, а у меня возникает впечатление, что они или остановились, или идут слишком медленно.
Антуан мельком бросил взгляд на свои собственные наручные часы – стрелки действительно ползли так, словно замедляли бег, но он лишь пожал плечами, стараясь не придавать этому большого значения:
– Может, это просто магия момента. Мы давно не виделись, в городе вечер, атмосфера располагает к неторопливому разговору. Давай пока не будем забивать голову странностями, ведь у нас столько тем для обсуждения.
Луи понимающе кивнул и вздохнул, словно пытаясь внять этому доводу. Он сделал ещё глоток вина, почувствовав, как лёгкое тепло растекается по телу. В голове крутились мысли не только о смысле жизни, но и о собственных ощущениях: почему он не может вспомнить конкретных деталей своих недавних дней, почему неясно, сколько времени он провёл в городе? Однако, возможно, это просто игра памяти, усталость или тот же самый «эффект встречи со старым другом», когда прошлое на мгновение отбрасывает тень на настоящее, выталкивая из головы лишние детали.
– Хорошо, – проговорил он наконец. – Расскажи лучше, чем ты занимался. Ты упомянул, что и у тебя жизнь шла как будто в каком-то странном русле. Кто знает, может, окажется, что мы оба шли параллельными тропами, не подозревая о схожести наших маршрутов.
Антуан, будто смакуя этот вопрос, заложил руку за спинку стула и немного покачался, смотря на Луи с мягкой полуулыбкой:
– Да, история долгая, и во многом я сам затрудняюсь дать ей чёткое описание. Когда-то я думал, что стану преподавателем философии, буду читать лекции о великих умах прошлого. Но однажды мне резко расхотелось заниматься преподаванием. Я почувствовал, что это слишком упрощённая передача знаний, ведь настоящая философия – она живёт в наших личных поисках, в обсуждениях, в столкновениях мнений. Может, поэтому я… э-э, как бы сказать, я и не помню точно всех мест, где я побывал, и всех работ, которыми занимался. Звучит странно, да?
Луи нахмурился, чуть сместившись на стуле:
– Ты говоришь так, как будто тоже не можешь сложить все кусочки пазла своей жизни воедино. У меня аналогичные ощущения. Я пытался перед приездом в город понять, чем конкретно я занимался последний год, – и не смог найти в голове ясной картины. Одни обрывки, будто кадры из старого фильма без связного сюжета…
– О, смотри, – перебил Антуан, указывая взглядом на стойку. – Бармен уронил бокал.
Луи посмотрел в ту сторону: действительно, бармен поставил чистый бокал слишком близко к краю стойки, тот покачнулся и полетел вниз, но странным образом не сразу разбился, а как будто слегка подпрыгнул, прежде чем разлететься на мелкие осколки. Бармен склонился, поднял осколки, но не выражал никакого раздражения или смущения – просто механически собрал стекло и молча отнёс его куда-то за занавеску. У Луи возникло впечатление, что бармен выглядел скорее как актёр, доигрывающий сцену, нежели обычный работник бара.
