Бабка села напротив Катьки, её единственной ноздри, и принялась причитать:
– Ой, спина! Ой, моя спинушка! Да за что же мне такое? Да кому же я жить не дала? Да кому ж я жить-то не даю! Ой, спинушка моя, спина, да почто же ты боли-и-ишь?
Катька сдуру зарычала, и бабка тут же принялась за неё:
– И у тебя, не вижу, кто тут лежит, что болит… И у меня болит. У меня-то спина, а у тебя что, родимая? Не спина ли? А как же ты лежишь, ежели у тебя спина? Я-то вот, погляди, только сидеть могу. А как лечь-то хочется! Ой, спина! Да отзовись же ты, кто тут есть…
Спасла Катьку медсестра. Уже не та, что была прошлым днём, – другая, худенькая и молодая. Она вошла в палату, заявив, что пора подниматься, и погнала Катьку на анализы. Дала кучу бумаг, протараторила, что делать и куда идти, предупредила, что некие баночки стоят прямо в туалете и они стерильные, сказала, чтобы не опаздывала на завтрак, потому что кто не успеет, тому не оставляют, и взялась за бабку:
– Вам тоже нужно анализы сдать.
– Да как же я со спиной-то?! – взвыла старушенция.
– Да вот, пусть она поможет… – медсестра повернулась в сторону Катьки, но та за пять слов, произнесённых медичкой, и за те несколько секунд её движения так втопила в коридор, что чуть не сбила там человека на костылях.
– Что, прижало? – спросил тот. И пригорюнился. Вздохнув уже в спину исчезающей Катьке: – Я вот тоже быстро хочу, но быстрее не получается.
Поставив баночку с желтоватой жидкостью на требуемое место, Катька направилась к кабинету, на котором красовалась пожелтевшая от времени табличка «ЗАБОР КРОВИ». В очереди к «забору» из двадцати с лишним измученных болезнями и жизнью человек стоял и Лосось – четвёртым у заветной двери. Не раздумывая, Катька направилась к нему и остановилась рядом.
– Это куда это? – возмутилось сразу пол-очереди.
– Я с ним, – обведя очередь весёлым взглядом, заявила Катька. – Он занимал.
– Никто ничего не занимал! – возмущённых стало в два раза меньше.
Завопила серая, как её же халат, тётка, стоявшая за Лосевым:
– Он ничего не говорил! Я не слышала! Мальчик! – она дёрнула Лосося за рукав футболки, требуя подтверждения собственному крику. – Она же не занимала!
Лосев медленно повернул голову в сторону Катьки и произнёс тихо:
– Не занимала.
– А-а-а! – взревела уже вся очередь, за исключением троих, что стояли ближе к двери «забора крови». – Наглая какая! Молодёжь! Пошла! Пошла! В конец! Мы тут стоим, чуть не падаем!
Катька ухмыльнулась и развела руками:
– Ну бывает! Ну простите, – и враз стала суровой, глянув на Лосося: – Счётчик включаю днём. После двух часов, понял?
– Что она сказала, мальчик? – тётка, стоящая за Лосевым, снова дёрнула парня за футболку.
– Я не мальчик! – жёстко отозвался Лосось.
– А кто? – тётка округлила глаза.
– Молодой человек, – Лосось тоже «сделал» глаза и повернулся спиной к тётке.
– Нахал! – вскипела тётка, забыв про Катьку. – Маленький, а туда же! Да все вы вместе…
– Мы не вместе, – Катька вежливо погладила рукав тёткиного халата. – Мы порознь, – и отправилась в конец очереди, натужно улыбаясь: «Ну, Лосось! Ну ты и.»
Кровь у неё взяли через полчаса. Взяли два раза – из пальца и из вены.
Из пальца оказалось больнее, но из вены – хуже, потому что там получилось маленькое кровоизлияние.
– Синяк будет, извини, – лаборантка, работавшая в «кровяном» кабинете, мельком глянула на список людей, что её посетили. – Ты у меня с утра уже сорок восьмая. У меня сил нет.
