Мама приехала вместе с Лоркой. Виноватая-виноватая! Даже не сразу в палату вошла. Лорка – та сразу без лишних церемоний протопала в дальний угол, где стояла кровать, на которой лежала Катька, и с ногами забралась на больничное место старшей сестры. И, разумеется, на саму Катьку – на её ноги. Затараторила, путая «л» и «р»:
– Пледставряешь, у нас сегодня чего было! У-у-у! Котреты дали – из ка-бач-ков! Гадость!
– А я бы съела. – Катька, отходя от сна, из которого её выдернул стук в дверь палаты (стучали мама и Лорка, причём в основном старалась мелкая), поморщилась.
– Чего скливирась? – Лорка пристально уставилась – глаза в глаза – на старшую сестру.
– Живот урчит, – на маму Катька старалась не смотреть. – Неприятно это, вот и морщусь.
В палате кроме семейства Киршиных никого не было. Из четырёх койкомест занято было только одно – Катькино. Три кровати пустовали, неприятно раздражая взгляд старыми, ещё советскими, наверное, железными сетками.
– Хоть бы матрацы постелили, – пробормотала мама. И сделала первый шаг к старшей дочери: – Ты прости меня, дуру!
– Иди отсюда! – выдала Катька, ощущая, как к затылку приливает жгучая боль, а в горле встаёт комок.
– Катя… – мама подошла ближе, поставила на тумбочку шуршащий пакет. – Катя.
– Тринадцать лет Катя, и что? – Катька спихнула с кровати Лорку и перевернулась на живот, головой забившись под подушку – никого не видеть, никого не слышать.
Лорка с грохотом свалилась на пол, приложилась пятой точкой, взвыла:
– Ма-ам-ма-а!
– Катя! – вскричала мама.
И тут же, заглушая все звуки и заставляя смолкнуть – моментально! – Лорку, раздался строгий, немного хрипловатый мужской голос:
– Тихо! – а когда пауза слегка затянулась, тот же голос спросил: – Вы понимаете, что вы делаете?
– Что? – спросила мама.
– А говорить уже можно? – переставая выть, поинтересовалась Лорка.
– Кто вас сюда пустил? – голос не сбавлял строгости, игнорируя вопрос ребёнка.
Катька осторожно приподняла подушку и свернула голову набок и вниз – в сторону дверей.
Там стоял врач. Мужчина. Нестарый. В белом халате. И в зелёных штанах.
– А это моя дочь… – начала было мама.
– Предполагаю, – оборвал её врач. – И надеюсь, вы осознаёте, что после травмы её нельзя волновать.
– А я.
– А я видел и слышал, – врач быстро и почти бесшумно прошёл к Катькиной кровати, сдвинул в сторону – достаточно резко – маму и Лорку, присел рядом с тринадцатилетней пациенткой, убрал подушку с её головы, прохладной рукой коснулся Катькиных висков. Потребовал – Перевернись на спину! – тут же задержал движение поторопившейся Катьки: – Не так резко! – внимательно посмотрел в глаза. Усмехнулся и попросил: – Язык покажи.
Катька высунула. Слегка.
– Ты всегда так дразнишься? – врач усмехнулся ещё раз. – Мне весь язык надо.
– Я не дразнюсь, – ответствовала Катька. – Уже давно, – уточнила: – Старая я, чтобы дразниться.
Она думала, что врач начнёт смеяться, скажет, что её жизнь только начинается, будет «комплиментить»…
– Да, старая, – согласился мужчина. – Была бы молодая, исполняла бы то, что взрослые требуют.
Катька округлила глаза: вот это наглость!
Мама тронула врача за рукав:
– Простите…
– Не прощаю! – доктор поднялся с кровати. Глянул на Катьку: – Сейчас пришлю медсестру, она тебе укольчик сделает. С кровати не вставать. Захочешь в туалет, зови. Пост рядом с твоей палатой. Медсестра подойдёт, даст утку. Понятно?
