— А точно у нас физика первым?
Затылком ощущая горячее дыхание Кротова и вся съежилась.
— Да, вроде, а что? — лениво отвечает Лихачев.
— А это тогда кто? — пренебрежительно бросает Кротов, будто я без очереди пытаюсь протиснуться в кабинет врача, чтобы «только спросить».
Неистово цепляюсь за ручку двери, предчувствуя начало конца. Как знаю, что Кротов меня не пожалеет — поднимет на смех в моем дурацком сарафане.
— Не знаю, — отшучивается Егор, немного разряжая обстановку. — Наверное, небеса услышали мои молитвы и послали моему разбитому сердцу длинноногое утешение. Девушка, а, девушка, я угадал?
Мимолетное касание даже через несколько слоев ткани обжигает кожу плеча, тогда как слова Егора забираются в самый сокровенный уголок сердца и напрочь лишают воли. Я как мотылек, летящий на свет яркого пламени, вмиг перестаю бояться опалить свои крылышки и больше никогда не взлететь, и оборачиваюсь.
— Упс, — первым реагирует Лихачев и, выгнув брови, несколько раз пытается сдуть челку с глаз. — Ильина?
Он с нескрываемым любопытством елозит по мне взглядом и, пожалуй, впервые не находит слов. Впрочем, за него на «отлично» срабатывает Кротов.
— Черт! — вопит тот и отскакивает от меня в сторону метра на два, а потом, согнувшись в три погибели, начинает бесстыже ржать на всю школу. — Вот так и оживают кошмары наяву. У вас, у мышей, что, сезонное обострение?
Его издевательский тон вкупе с омерзительным гоготом откровенно втаптывают меня в грязь, унижают, острым лезвием рассекают и без того натянутые до предела нервы. Но разве Дане есть до этого дело? Он продолжает неистово ржать, привлекая к моей растерянной и до ужаса сжатой тушке всеобщее внимание зевак, которые как по команде окружают меня и, глядя на своего вожака, делают, как он: тычут пальцами, отпускают грубые шутки, рассматривают меня, как диковинную зверушку в клетке. А я стою перед ними, беспомощная, ощущаю себя голой и грязной и ни слова не могу сказать в свою защиту. Отшатываюсь к запертой двери, крепко обхватываю себя за плечи и тихо дрожу всем телом, отсчитывая секунды своего падения. Ненавижу себя за глупость, Джокера — за этот дурацкий спор, но больше всех — Кротова! Проклинаю день, когда этот парень только пришел в наш класс, и те две минуты, которые перевернули в моей жизни все. Затравленным взглядом смотрю исподлобья на смазливую рожу Данилы и клянусь отомстить. Не знаю, как, не знаю, когда, но в одном уверена точно: я больше его не пожалею! Ни за что!
— Да ладно вам! — Сквозь пелену затуманенного взгляда продирается образ Егора. На его лице тоже улыбка, но от нее не веет злобой, как от Кротова.
Он хватает своего полоумного дружка за плечо и тянет прочь. Данила, вдоволь навеселившись, отходит, а за ним разбегаются и его шавки. И только я продолжаю подпирать спиной запертую дверь и мечтаю умереть, лишь бы только не кололо так сильно в груди. Заставляю себя дышать. Уговариваю ноги не подкашиваться. Мне нужно как-то собрать себя по кусочкам и уйти — на сегодня мой учебный день завершен, но проклятый звонок путает все карты.
— Ильина, от двери отошла! — Тонкий голосок Марии Фёдоровны, нашего учителя физики, комариным писком раздражает слух. — Мне класс открыть нужно! Или в коридоре урок проведем?
Я только сейчас замечаю ее раздутые ноздри и искорки гнева во взгляде, но продолжаю недвижимо стоять.
— Лера, очнись! — поторапливает меня, не понимая, что своими потугами с новой силой настраивает одноклассников против меня. Снова слышатся смешки и замечания, чей-то смех и пустые слова.
