Несмотря на вспыльчивость и бесцеремонность, Кэс не воплотила замысел в жизнь, а Гейба после повторного обыска препроводили в камеру до прибытия Юны: вместо силового поля барьер четвёртой стены создавали толстые металлопластовые прутья.
Гейб и не думал роптать — его место на Онтарио было гораздо хуже хотя бы потому, что тут имелись собственный чистый унитаз, нормальная койка с матрасом и свежим до хруста постельным бельём, а Рик приносил очень даже съедобную пищу.
— Я не думаю, что ты на их стороне, — сказал он, ставя поднос к краю решётки.
— Почему так решил? — спросил Гейб: старался сохранять оптимистичный настрой и не прочь был поболтать.
— Мне так кажется… — вновь зарделся Рик.
— А Кэс говорит, что ты просто зелёный и ничего не понимаешь, — Гейб усмехнулся и подтянул одну ногу к себе.
— Так и говорит, — Рик улыбнулся и спохватился: — Мне пора.
— Кэс считает, что еду можно оставить за минуту?
— Даже если ты не шпион, Кэс будет тебя ненавидеть, — пошутил Рик и скрылся за гермодверью, запоры которой срабатывали с идеальным щелчком.
Организм без сплошной бомбардировки медикаментами первое время путался в потребностях; периодически подташнивало, хотя режущие боли в желудке вскоре прекратились — и однородная пищевая масса, призванная стать тюремной едой, отлично переваривалась. Если б не головная боль, Гейб бы вообще не жаловался на жизнь, но и она навязчиво не беспокоила, служила фоном, не отвлекая от привычных дел.
Когда тяжесть после еды отступала, Гейб выполнял комплекс упражнений, знакомый ещё со времён училища: получалось из рук вон плохо, но попытки того стоили, слишком отвыкли мышцы и, главное, голова от нормальной гравитации — постоянно пошатывало, особенно во время физических нагрузок.
Время. Гейб нуждался во времени, но не знал, есть ли оно у него — зависело от повстанцев, а конкретнее, от некой Юны, авторитету которой подчинялась даже дерзкая Кэс. Иерархия сопротивления всяко отличалась от иерархии жандармерии, и Гейбу оставалось только ждать, когда за ним придут.
— Собирайся, — сказал заглянувший в камеру Молли, державший наручники.
— А ботинки дадите? — спросил Гейб.
— Не положено.
Гейб ждал, но всё равно оказался не готов к моменту, потому движения вышли хаотичными: одновременно попытался встать и подтянуть штаны. Молли терпеливо наблюдал за его вознёй, только после её окончания повернул ключ механического замка, который убрал три прута, позволяя Гейбу выйти — сразу вытянул руки перед собой, чтобы тот надел наручники.
— Знаешь, когда рыпаться не надо, — прокомментировал покорность Гейба Молли.
— А смысл? — Риторический вопрос не терял актуальности и занимал Гейба уже давно.
Дверь в комнату для допросов была следующей — многослойное полотно сдвинулось с лёгким скрипом, от которого Молли поморщился. Навстречу тут же решительно вышла Кэс:
— Юна, надо выбить из этой суки всё!
— Подожди, успеем.
Юна оказалась хрупкой женщиной лет пятидесяти с большими тёмными глазами и широкой седой прядью в иссиня-чёрных волосах, идущей от правого виска: изучающий взгляд буквально пронизывал, но Гейб чувствовал скорее интерес, чем подозрительность. В комнате кроме неё, Кэс и Молли присутствовал ещё один мужчина средних лет.
Молли подтолкнул Гейба к стулу — единственной мебели в комнате — и перестегнул наручники назад, зацепив их за металлопластовую трубу спинки: так пленник будет практически полностью обездвижен.
