Читать онлайн Неписатель Нетипичный - Мистика и ужасы. Сборник

Вечер был теплым, почти уютным, но в воздухе витала странная статичность, будто время замедлилось специально для них. Уличные фонари, словно золотые купола, отбрасывали мягкий свет на столик в углу кафе, где их силуэты сливались с тенями.

Запах жасмина с ближайшей клумбы смешивался с горьковатым ароматом свежемолотого кофе. Он заказал эспрессо с кардамоном, она – чай с мятой, и пар от их напитков танцевал в лучах света, как призраки, обреченные на вечное движение.

Девушка выглядела хрупкой, почти невесомой, словно сотканной из тумана. Ее глаза, глубокие, как бездонные колодцы, отражали мерцание свечи на столе, превращаясь в две крошечные галактики. Бледная кожа отливала перламутром, а тонкие пальцы, украшенные серебряным кольцом с черным ониксом, весело крутили чайную ложку, заставляя свет играть на ее гранях.

Где-то вдали прозвучал смех, но он словно утонул в гуле города – приглушенном, но нервозном, как сердцебиение спящего великана. Часы над стойкой бармена тикали громче обычного, отсчитывая секунды с металлической беспристрастностью.

– Ты когда-нибудь задумывался, почему люди так боятся смерти? – спросила она, начиная медленно помешивать чай. Ложка звенела о фарфор, ритмично, как метроном.

Парень улыбнулся, поправляя рукав рубашки, где случайно расстегнулась запонка в форме крыла. Вопрос был неожиданным, но он привык к странным темам – его всегда тянуло к девушкам, чьи мысли напоминали лабиринты с множеством секретных дверей. Ее голос звучал как шелест страниц древней книги, которую опасно открывать.

– Наверное, потому что это неизвестность, – ответил он, наблюдая, как капля кофе растекается по блюдцу, образуя узор, похожий на карту забытых земель. – Никто не знает, что там, за чертой. Даже взять страх темноты: мы боимся не ее, а того, что она скрывает. Как ребенок, который видит чудищ в складках шторы.

Она подняла глаза, и он внезапно заметил, что зрачки ее расширены неестественно, поглощая свет, как черные дыры. На миг ему показалось, что в их глубине мелькнул отсвет – далекий и холодный, будто свет одинокой звезды.

– А что, если смерть – это просто… конец? – Она отодвинула чашку, и чай внутри вдруг застыл, прекратив колебаться. – Ничего. Пустота. Ты перестаешь существовать, и все. Как пламя свечи, которое не гаснет, а растворяется в воздухе, оставляя лишь запах воска.

Он почувствовал, как мурашки побежали по спине, будто кто-то провел по ней холодным скальпелем. Где-то зазвонил колокольчик на двери, но звук донесся будто сквозь воду.

– Ты часто об этом думаешь?

– Постоянно, – она улыбнулась, и в этот миг тень от вазы с гортензиями легла на ее лицо, разделив его пополам: одна половина осталась освещенной, другая погрузилась во мрак. Улыбка не дотянулась до глаз, где застыла тяжесть, словно она несла на плечах невидимый груз веков. – Смерть – не просто тень за спиной. Она в каждом вздохе, в каждом шаге. В трещине на этой чашке, – она провела ногтем по тонкой паутинке на фарфоре, – в пылинках, что кружат в луче света. Люди закрывают глаза, чтобы не видеть, как жизнь просачивается сквозь пальцы. Как песок.

Парень наклонился вперед, и его отражение в ее зрачках исказилось, став чужим – бледным, с темными провалами вместо глаз. В ушах зазвучал шум, похожий на шепот толпы, говорящей на забытых языках. Он сглотнул, внезапно осознав, что не помнит, как попал в это кафе. Как будто весь вечер был сном наяву.

– А ты не боишься смерти? – спросил он, и собственный голос показался ему эхом.

– Нет. Я… понимаю смерть. – Она поднесла ладонь к пламени свечи, и огонь на миг погас, словно испугавшись ее. – Смерть – не конец. Смерть это мост. Но не все готовы ступить на него. Но Смерть неумолима и незыблема.

Разговор тек плавно, но с каждым словом воздух становился гуще, наполняясь запахом влажной земли и увядших роз. Парень машинально потрогал запястье – пульс бился неровно, как птица в клетке. Ему вдруг захотелось вскочить, смахнуть со стола хрустальную солонку, разбить хрупкую иллюзию нормальности. Но ее взгляд удерживал, как якорь.

– Интересно, – прошептала она, и в тишине это прозвучало громче крика, – а если бы смерть могла прийти к тебе не как кошмар, а как человек… Как бы она выглядела?

Он засмеялся, но смех рассыпался на нервные обрывки. Где-то упала ложка, звякнув, как похоронный колокол.

– Наверное, как ты.

Она наклонилась ближе, и вдруг он увидел – нет, почувствовал – как пространство вокруг них изменилось. Тени за спиной девушки сгустились, приняв очертания крыльев, а сквозь оконное стекло перестали проступать огни города, будто они остались одни во вселенной, где существовали только этот столик и бесконечная ночь за окном.

– Ошибаешься, – ее голос теперь звучал наложенными друг на друга тонами, словно говорили хором. – Я не смерть.

Парень замер. Его ладони вспотели, оставив влажные отпечатки на скатерти. Где-то внутри заныло, будто старый шрам напомнил о себе.

– Тогда… кто ты?

Она медленно провела пальцем по краю кружки, и чай внутри замерз, покрываясь ледяным кружевом.

– Я – напоминание. Зеркало. Просто еще одна душа на твоем пути. А вот ты… – Ее взгляд скользнул вниз, к его рукам, и он последовал за ним. Его кожа стала полупрозрачной, как пергамент, сквозь нее проступали синие прожилки, но не крови – чего-то иного, мерцающего, как северное сияние.

– Ты устал, – ее шепот обволок разум ватой. – Ты примерял их жизни, как костюмы. Хотел почувствовать тепло, хотя бы на один вечер. Но маска стала слишком тяжела, правда?

Сердце колотилось, выбивая дробь набата. Перед глазами поплыли образы: ребенок в больничной палате, сжимающий его руку; старуха, чье последнее дыхание смешалось с его вздохом; солдат, чьи глаза застилала пелена, пока он нежно закрывал их ладонью.

Миллиарды лиц, голосов, сердец, остановленных его прикосновением. Дети, уходящие на мягкие облачка, родители, отдавшие все до последнего ради своих малышей, грешники и праведники, герои и трусы, великие мира сего и самые нищие бедняки… Он вспомнил их ВСЕХ до единого.

– Нет… – выдавил он, чувствуя, как реальность трещит по швам. Стены кафе поплыли, как акварель под дождем, осталась только она – незыблемая, вечная, угрюмая.

Девушка встала, и платье ее зашелестело, словно крылья ночной бабочки. Ее прикосновение обожгло холодом, проникшим в кости.

– Пора вернуться домой и продолжить исполнять свой долг, – сказала она, и в этих словах прозвучала неумолимость прилива, смывающего следы на песке.

Он хотел сопротивляться, но тело больше не слушалось. В последний миг, перед тем как тьма поглотила его, он увидел их отражение в зеркале за стойкой: девушка, держащая за руку силуэт из тумана, увенчанный бледной короной из костяных шипов.

И тогда он понял. Он пришел не на свидание.

Он пришел за ней. Ведь даже ангелы умирают…

Сад цвел. Неистово, дерзко, вопреки календарю. Яблони осыпали землю розовым снегом, вишни стояли в белоснежных фатах, а воздух гудел от пчел, опьяненных нектаром. И среди этого буйства жизни, у старой каменной скамьи, я сидел, как последний неопавший осенний лист – сухой, бурый, чужой и… одинокий. В руке тяжелый бокал темного как кровь вина. Оно было горьким, как воспоминания о ней. О моей Лилии, чей смех когда-то наполнял этот сад, чья тень теперь была лишь призраком в моей памяти.

– прошептал я гнетущей пустоте. Одиночество сжимало горло туже ворота или удавки. Взгляд упал на второй бокал – всегда стоявший напротив, пустой и пыльный. Безумие? Надежда? А может просто самообман? Не знаю. Но внезапный порыв поднял меня. «Какая глупость!» – подумалось мне в тот момент. Я наполнил второй бокал до краев рубиновой влагой.

– мой голос прозвучал громче, чем я ожидал, разрезая гнетущую тишину сладкого сада. Я поднял бокал высоко, к небу, где полная луна плыла в бархатном омуте, заливая все своим холодным и равнодушным серебром.

И тогда случилось невероятное. Не луна спустилась, нет, не подумайте чего плохого про меня, я не настолько безумен. Просто в какой-то момент от моей собственной тени, четко очерченной лунным светом на плитках дорожки, отделился второй силуэт.

Он дрогнул, стал гуще, обрел объем. И из лунного сияния и садовой тени возникла… она. Моя Лилия. Не призрак ужаса, а словно отражение в зеркале забытого летнего дня. Платье цвета молодой листвы, знакомые искорки в глазах, которые теперь светились нежным лунным блеском.

– прошипел я, онемев. Не страх сковал меня, а абсолютное, оглушающее неверие.

Она улыбнулась. Улыбка была теплой, как майское солнце, и печальной, как осенний ветер. «Ты звал Луну, – ее голос был шелестом листьев и звоном хрусталя. – А она послала меня. Тенью, отзвуком… всем, что осталось от лета в этом странном саду. Но я могу чувствовать. Чувствовать лунный свет… и вино». Ее пальцы, полупрозрачные, но явные, обхватили поднятый мною бокал. От них шел легкий холодок, но не леденящий, а освежающий, как ночной ветерок, дарящий столь желанную прохладу после жаркого летнего дня.

Не было слез, не было вопросов о вечности и о том, как дальше жить. Моя Лилия взглянула на луну, потом на меня, и ее глаза засветились чистой, безудержной радостью. «Оно теплое! – воскликнула она с детским изумлением, пригубив вино. – И сад… он пахнет! Я помню этот запах!»

Она отставила бокал и внезапно закружилась, подняв руки к луне. «Танцуй со мной!» – позвала она, и в ее голосе не было ни тяжести утраты, ни тоски потустороннего или горечи потери. Была лишь жажда мгновения, дикая, неукротимая радость бытия – пусть даже такого, призрачного.

И я встал. Оставил бокалы на скамье. И мы закружились. Двое под луной – один из плоти и крови, тяжелый и грузный от прожитых лет, другая – сотканная из лунного сияния и доброй памяти. Мы танцевали без музыки, под немой аккомпанемент ночи.

Я чувствовал легкое дуновение холода от ее призрачных рук, видел, как лунный свет играет в ее полупрозрачных волосах. Мы смеялись. Смеялись над абсурдом цветущей осени, над вином для луны, над тем, что даже тень может стать самым желанным партнером. В этом танце не было прошлого, не было будущего. Было только «сейчас» – ослепительное, легкое, наполненное до краев чистым, мимолетным счастьем.

Она кружилась все быстрее, ее силуэт становился все тоньше, растворяясь в лунных лучах. «Спасибо за вино, – ее голос звучал уже как эхо. – И за танец…» И она исчезла. Не растаяла, а будто шагнула обратно в лунный диск, став частью его сияния.

Я стоял один. На скамье два бокала – мой, допитый, и ее, полный до краев. Но одиночество больше не давило и не душило. Воздух был напоен ароматом цветов и… легкостью. Невероятной, воздушной легкостью, как после долгого плача, приносящего облегчение. Грусть о моей Лилии осталась, но она больше не резала ножом. Она была теплой, как воспоминание о том танце. Я взглянул на луну, такую же полную и безмятежную.

«Спасибо, – прошептал я ей. – За то, что я теперь не одинок».

Чувство, охватившее меня и которым я хотел с Вами, мои дорогие Читатели поделиться – мимолетное счастье. Не вечное блаженство, а яркая вспышка чистой, ничем не омраченной радости посреди тишины и воспоминаний. Радости от того, что даже в одиночестве, под луной, можно найти незваное, но такое желанное чудо, которое напомнит: жизнь, в любых ее формах, прекрасна и достойна танца. А на душе – светло и пусто, как бокал после лучшего в мире вина. Люблю Вас, мои родные. Ваш -Неписатель-