Моцарт в джунглях - страница 21

Большинство студентов было слишком молодо, чтобы беспокоиться о плохом образовании. Выпускница 1969 года, скрипачка Люси Столцман, писала, готовясь к конференции 2003 года в Чикаго, которую проводил Консорциум общего образования художников:

«Меня воспитывали как скрипачку, и я получила традиционное музыкальное образование. В Школе искусств Северной Каролины общеобразовательные предметы, начиная с десятого класса, заменялись музыкой. Самое сложное, что мне приходилось делать на уроках химии – кипятить воду с солью и без соли… после выпуска друг сказал мне, что у меня мозг с горошину».

Дуглас Галлоуэй, танцор из Западной Виргинии, которому в 1977 году было восемнадцать, сказал «Ассошиэйтед Пресс», что «в гробу он видал всю эту учебу».

Родители студентов Школы искусств не слишком беспокоились о будущем своих детей. Мать одного из выпускников драматического отделения 1981 года сказала городской газете Роли, что «никогда не думала, что сын дойдет до такого. Но он упорный. Он справится». Многообещающий актер как раз переехал в квартирку на четвертом этаже в доме без лифта и работал полдня в фирме, проводящей опросы. Другая мать сообщила тому же репортеру, что ее дочь «наверняка закончит, торгуя карандашами на Сорок второй улице, но собирается сделать карьеру».

Я тоже не испытывала особого воодушевления по поводу своего будущего. В восемнадцать лет, три года отучившись в Школе искусств, я понятия не имела о причинах Гражданской войны, никогда не слышала о периодической системе химических элементов и не могла посчитать проценты. Я повертела в руках бланк Академического тестирования и расставила галочки в случайном порядке, как будто рисуя абстрактную картину.

После этого нас отвели обратно в автобус.

– Ах, как я люблю гобой, – заявила старуха-руководительница, спросив, чем я занимаюсь. Я задумалась, почему ее отправили с нами именно сюда, по такому невинному поводу. – Ты слишком молода, дорогая, чтобы об этом слышать, но Дэнни Кей – он комедиант – всегда говорил, что гобой – худой инструмент, но без худа нет добра, – она посмотрела на меня с надеждой, – Шекспир, понимаешь? – и уселась на свое место, поджав губы.

Она о чем? Мы никогда не читали никакого Шекспира.

Через несколько месяцев мы поднялись на сцену за аттестатами и разошлись в разные стороны.

– Как будто нас посадили на скоростной поезд, а теперь он потерпел крушение в пустыне, – тихо сказал Джоффри. Я чувствовала то же самое, но у меня был план – продолжить учиться у Джо Робинсона в Нью-Йорке. Он только что получил место главного гобоиста в Нью-Йоркском филармоническом оркестре.

Меня не слишком радовало дальнейшее общение с Робинсоном. Он продолжал постоянно меня трогать. Поставил мне огромную красную двойку на одном из последних экзаменов по специальности – вскоре после того, как я повредила челюсть в автомобильной аварии. К тому же он, в глаза называя меня одной из лучших своих учениц, презирал меня за мое поведение вместо того, чтобы спросить, что случилось, или поговорить с родителями. Меня приняли в Джульярдскую школу и в Манхэттенскую музыкальную школу. Я выбрала Манхэттенскую, потому что Джо преподавал там.

Когда мои родители обнимали меня в день вручения аттестатов, я чувствовала себя так, будто совершила страшное преступление. Я не могла признаться им, как жутко себя чувствую, потому что сама настояла на учебе здесь.