— Вит…
— Я должен убедиться, что ты вернешься в целости и сохранности. Если не хочешь идти со мной, то я вызову сопровождающего. Тебя доведут до палаты, — прерывает мои слова.
— Тогда лучше сам проводи. Не надо сопровождающих, — выдыхаю, стараясь выдержать его взгляд.
Его в глазах снова мелькает искра улыбки. А может, мне только кажется.
Мы идем молча и больше не касаемся друг друга. Но даже факт того, что он рядом уже придает уверенности.
— Сегодня на ужин курица. Я попросил, чтобы тебе принесли замену. Картофельную запеканку любишь? — прерывает затянувшуюся паузу. Значит, запомнил про мою аллергию…
— Спасибо. Люблю.
— Я тоже люблю.
Снова пауза. А вот и моя палата.
— Наконец-то, — сразу же прибегает санитарка. — Сейчас ужин остынет!
— Приятного аппетита, — Виталий убеждается, что я никуда не денусь и собирается уходить.
— А ты не хочешь?
— Чего? — поднимает брови.
— Перекусить.
— Нет… вчера немного пере… переел, — хмыкает.
— А… Новогодний стол, понимаю.
— Почти, — откашливается, отводя взгляд.
— Ну что ж, тогда спасибо еще раз за то, что позволил увидеть сына.
— Завтра Леша расскажет, что делать дальше.
— Хорошо. А тебе удачной поездки, — кидаю ему вслед.
— Не уверен, что поеду. Пропустил два рейса… Наверное, это о чем-то говорит, — останавливается и прижимается к стене, скрестив руки на груди.
— Но у тебя же там дела… — предполагаю.
— Подождут.
Не знаю, стоит ли нам продолжать этот странный разговор. Да и задавать вопросы про его статус, наличие любимой женщины как-то некорректно. Надежда сказала, что он не женат. Но это ничего не значит. Я почти уверена, что доктор не одинок. Не может быть такой мужчина свободным. К тому же он сказал, что у него должен был родиться ребенок. А дети сами по себе не появляются…
— Вот, горяченькое, ешь скорее, — передо мной ставят целую тарелку ароматной запеканки.
— Спасибо, Лидия Васильевна.
— Ешь, дочка, — санитарка тепло улыбается, а затем обращается к доктору: — Виталий Тимофеевич, после проверки вентиляции девочка спать не может… Этот ваш Виктор, проверяющий, наделал чего-то… я залезла, поправила решетку, но еще громче шуметь стало.
— Не слышу никаких звуков, — прислушивается Виталий.
— Так ветер, значит, утих.
— Ничего, мне вовсе не мешает, — заявляю, накалывая кусочек запеканки на вилку. Запах божественный!
— Ладно, разбирайтесь сами. А я попозже принесу кефир, — она бросает на доктора многозначительный взгляд и уходит. Отвлекаюсь на то, чтобы положить в рот картошку. И вдруг что-то происходит.
— Виталий Тимофеевич! — успеваю обернуться, услышав шум. У меня за спиной странная картина: Одинцов тянется к потолку, задевает решетку, и она с грохотом падает на него. — Господи!
Забываю про то, что сама после родов, взлетаю со стула и кидаюсь к нему. У него из носа хлещет кровь, а сам он выглядит довольно растерянно.
— Мамочки, да у тебя нос… разбит… — смотрю на него в ужасе. — Давай-ка на кресло, осторожно…
Мы меняемся местами. Теперь уже я в роли доктора, а он пациента, хоть и отрицает, что нужна помощь.
— Все нормально, — зажимает ноздри пальцами и запрокидывает голову.
— Мне со стороны лучше видно, садись, — заставляю его усесться на кресло и расположить голову на спинке. — Вот так. Сейчас, подожди. Где-то была вата…
Нахожу на столе бинт и ловко скрутив жгутики осторожно ввожу ему в поврежденную ноздрю. Наверное, он не ожидает от меня такой инициативы, но послушно позволяет производить эти нехитрые манипуляции.
