– Это не припадок. – Я вяло поморщилась и глотнула какао. Под черепом завязался тяжелый узел боли, вопли Крис заставляли его пульсировать. – Просто месячные начались, давление упало, вот и хлопнулась в обморок. Полицейские тут ни при чем.
– О-о-о! Они очень даже при чем! – Крис развернулась ко мне так резко, что ее длинные рыжие волосы взметнулись конским хвостом. – Что-то ты раньше со стульев не хлопалась, когда к тебе коммунисты приходили. – Коммунистами подруга, начисто лишенная политкорректности, называла менструацию. – А эти заявились – и вот те нате, хрен в томате! – Она ткнула в диван с обличительным видом: – Чего от тебя хотели бандерлоги?
Этот вопрос Кристина задала уже раз сто, пока ехала со мной в машине Фредерика: в перерыве между парами она подвязала обладателя личного транспортного средства с нашего потока доставить меня домой со всеми удобствами. Об автобусе и речи быть не могло: вдруг я завалюсь под ноги бездушным пассажирам? Не хотелось думать, что забота обо мне болящей помогла Крис отмазаться от ненавистной ей скандинавской литературы. Но даже если и так, я была благодарна подруге за какао.
До сих пор Кристине не удалось добиться из меня внятного ответа, но теперь, когда я более-менее пришла в себя, мне придется чем-то ее порадовать – иначе она с меня не слезет. С нее станется еще в полицию позвонить и вправду нажаловаться, а этого я допустить никак не могла.
Я отхлебнула какао для храбрости и выдала наиболее близкую к правде ложь:
– Полиция разыскивает одного из моих бывших одноклассников. Он пропал. Копы просто хотели узнать, не пытался ли он выйти со мной на связь. Это обычная процедура – они всех знакомых пропавшего парня сейчас опрашивают.
– Фигасе! – Крис плюхнулась на диван. Челюсти заходили ходуном, так что от жвачки у нее во рту, наверное, остались одни ошметки. – Он что, был твоим близким другом? А чего ты про него никогда не рассказывала? Ты же не думаешь, что его… Ой, прости! – Она выпучила глаза и хлопнула себя по губам. – Вот я дура! Ясно теперь, чего ты…
– Все нормально, – поспешила я прервать Кристину, пока она себя еще больше не накрутила. – Мы не были близки. Просто жили по соседству. Да и давно это было. Я со школы ничего об этом парне не слышала.
Подруга поджала под себя ноги и задумчиво накрутила на палец медную прядь.
– Не понимаю. Чего тогда панцири приперлись к тебе прямо в универ?
Отведя взгляд, я пожала плечами:
– Не знаю. Может, кто-то сказал, что мы в школе общались… Слушай, я что-то устала. Можно я сейчас побуду одна?
Стоило Кристине выйти из комнаты – предварительно она убедилась, что мне не дует и какао еще не остыло, – я поставила чашку на столик, сползла спиной по подушкам и неловко вытянулась на диване. Правда, выбившая из меня дух там, в комнате с пластиковыми стаканчиками, скользнула по сознанию камнем для керлинга и покатилась, сшибая все на своем пути.
Как я могла? Как могла жить своей маленькой, уютной и безопасной жизнью в то время, когда Дэвид был совсем рядом, на велосипеде можно доехать – запертый с безумцами и преступниками, одинокий, напичканный психотропными препаратами, лишенный поддержки близких, надежды и будущего… Бессрочное принудительное лечение! Он ведь не мог знать тогда, как все повернется. Не мог, наверное, даже представить себе, что выйдет на свободу, сделает карьеру модели и добьется международной известности. Боже, как это все дико. До сих пор не верится, что Монстрик и Шторм – один и тот же человек.
