Не глядя в тревожные глаза за толстыми стеклами, я повторила ту же версию событий, что скормила Кэт. Папа на это не купился.
– Чили… – Большие теплые руки легли мне на плечи, и я чуть не согнулась под их легким весом от понимания одной простой истины: каждый раз, когда вру, это причиняет боль папе, потому что с каждым таким разом я становлюсь чуть больше похожей на маму. – Ты же знаешь, что можешь мне доверять. Знаешь, что можешь рассказать все что угодно. Пожалуйста, золотце, давай справимся с этим вместе.
Я молчала, глядя в пол, и, наверное, была в тот момент как никогда похожа на Д.
– Ну хорошо. – Он посмотрел на часы. – Сейчас будет звонок. Давай поговорим обо всем дома?
Я вяло кивнула (что мне еще оставалось делать?) и поставила себе задачу: подловить Монстрика одного и добиться от него правды. Раз уж мне предстояло врать папе, по-крупному врать, то я хотела точно знать почему.
Как назло, Д. остаток дня прятался по углам, как таракан, за которым гонялись с тапком – впрочем, в каком-то роде так и было. Жалость к нему странным образом сочеталась во мне с желанием его прибить.
Выловила я Монстрика только по пути домой. Помог метод дедукции: раз Д. отвозил близнецов в детсад, он должен был и забирать их оттуда. Я заняла стратегическую позицию под козырьком библиотеки: оттуда парковка у детсада была видна как на ладони. К тому же там не капало. Как назло, с утра сыпал мелкий противный дождь, так что пришлось надеть поверх школьной одежды куртку с капюшоном и непромокаемые брюки. Папа утром настаивал еще и на резиновых сапогах, но лучше я с мокрыми ногами буду, чем стану окончательно похожа на фермершу-свинарку.
Наконец Д. появился. По случаю дождя на нем была защитного цвета куртка, огромная, словно плащ-палатка вроде тех, в каких ходят на ярмарках ополченцы из Hjemmeværnet[11]. Капюшон он надвинул так низко на голову, что вообще было непонятно, как парень что-то перед собой видит. А ведь детей же вез! Они, кстати, неплохо устроились в сухости в своей тележке под пластиковым пологом.
«Сейчас или никогда!» – мысленно воскликнула я, вылетела из засады и в два счета догнала Монстрика, медленно разгоняющего неповоротливый драндулет.
– Дэвид!
Переднее колесо его велика вильнуло, задело бордюр. Я уже думала, что парень навернется, да еще и тележку опрокинет, но, к счастью, в последний момент Д. выровнял руль. И едва скрыла жалость, смешанную с раздражением: «Боже, да что же он от меня так шарахается!»
– Прости, что напугала. Нам надо поговорить, – деловым тоном начала я, пристраиваясь на своем маунтинбайке рядом с его допотопным велосипедом.
Насчет близнецов я не беспокоилась: они махали мне ладошками через прозрачный полог, но вряд ли могли что-то расслышать из-за стука капель по пластику.
Д. крутил себе педали, пряча лицо под большим капюшоном, но я не сомневалась, что он-то как раз прекрасно меня слышит.
– Мой папа узнал о… Ну, о том, как я психанула. – Ехать нам было самое большее десять минут, так что я сразу взяла быка за рога. – Ты его знаешь. Он преподает историю и обществознание в параллельном классе и в девятых. Его еще Профессором называют.
Музейный драндулет покатил медленнее. Капюшон чуть повернулся ко мне.
– Нет, я не сказала ему, что случилось. Я соврала. Но он мне не поверил.
Д. снова уставился на дорогу. Несколько мгновений мы ехали молча. Я сдвинула свой капюшон на затылок: Монстрик обычно говорил так тихо, что шорох волос о плащевую ткань мог помешать расслышать его слова. Вот только их не было. Я решила, что он не понял, что я сказала. Ведь Википедия утверждала, что у людей с гиперлексией могут быть сложности с расшифровкой устной речи.
