Вдруг до меня донесся глуховатый голос:
– Он тебя накажет?
Целых три слова подряд! Вот это был прогресс!
– Кто, папа?! Ага, блин, выпорет, а потом в угол поставит! – ответила я с усмешкой.
Д. затормозил так резко, что прицеп дернулся, и близнецы восторженно взвизгнули. Мне пришлось замедлиться и остановиться, развернув к нему велосипед. Из-под капюшона виднелась только нижняя половина лица: бледная кривая черточка плотно сжатых губ, резко очертившиеся скулы.
«Да что это с ним?!» – подумала я.
И вдруг вспомнила, что выяснила в рамках дэвидоведения: люди с расстройствами аутического спектра часто воспринимают слова других буквально. Они не улавливают иронию и переносный смысл.
– О боже, Дэвид, – я подкатила свой велик ближе, невольно обращаясь к Монстрику мягко, как к маленькому ребенку, – это просто шутка. Папа никогда меня даже пальцем не тронул. К тому же если кого и следует наказать, так это Эмиля. То, как он и его дружки с тобой поступили… – Я покачала головой, подбирая слова, способные описать мое негодование.
– Эмиль, – пробормотал Монстрик, почти не шевеля губами. – Я подвел его.
– Подвел?! – Я хлопнула себя по ляжкам от такой наивной простоты. – Да что бы ты ни сделал! Ни один человек не заслуживает того, чтобы с ним так обращались. Ты это понимаешь?
Д. отвернулся. Теперь я видела только кончик носа, торчащий из-под капюшона. С него свесилась крупная дождевая капля.
– Понимаешь?!
Мне захотелось тряхнуть его, чтобы добиться ответа, но Монстрик кивнул. Капля сорвалась.
– Позволь мне рассказать, что они сделали! Нужно, чтобы их остановили.
Капюшон уставился на меня. Кончик языка слизал влагу с губ.
– Их не остановят, – сказал Д. с уверенностью, которой обычно не было в его голосе. – Станет только хуже.
– Хуже?!
Мое воображение зашкалило в попытке представить, что может быть хуже того, что я уже видела. Пока я с этим разбиралась, Монстрик уселся на седло своего велика и снова покатил в сторону дома.
Я быстро нагнала его.
– Послушай, давай я все-таки поговорю с папой, а? – предложила я, считая, что было еще рано сдаваться. – Он все-таки учитель. И он очень умный. Ты, наверное, боишься, что эти придурки будут тебе мстить? Уверена, папа придумает, как не допустить этого. Как тебе помочь.
Монстрик знай себе крутил педали.
– Это из-за того, что Эмиль твой брат, да? – попробовала я зайти с другой стороны. – Так он как старший должен заботиться о тебе, а не… не… мучить! – Наконец нашлось нужное слово. – Ему должно быть стыдно, вот что! Хочешь… хочешь, мой папа поговорит с твоим отцом насчет Эмиля?
– Нет! – На этот раз Д. почти выкрикнул ответ.
Его велосипед вильнул и чуть не врезался в мой. Я едва успела вывернуть руль. В итоге мы оба свалились. Я умудрилась проехаться по асфальту коленом, непромокаемые штаны безнадежно порвались. Близнецы верещали в тележке, заскочившей на бордюр одним колесом и опасно накренившейся. Хорошо хоть, малышня была пристегнута.
Д. сидел на земле, у него спал капюшон. Лицо казалось совершенно белым, правый глаз темнел растекшейся по бумаге кляксой.
– Нет, – тихо повторил он.
– Ладно, – кивнула я, машинально поглаживая ушибленное колено. – Но я хочу, чтобы ты знал: это неправильно. Все это, – я махнула рукой, которую тоже ободрала, – неправильно.
Он поднялся и протянул мне ладонь. Под краем рукава мелькнули неуместно яркие детские браслетики.
– Мир вообще неправильное место.
