За эти две с половиной минуты торнадо сама собой появилась отдышка, хотя я шла медленно и с перерывами. Даже в один миг закружилась голова, фонари начали падать, птицы полетели зигзагами. Я закрыла глаза. Крепко сжала веки, слегка потрясла головой.
Теперь казалось, что я совсем одна на всем Васильевском острове, хотя рядом были люди – и студенты, и запоздалые собачники с сонными питомцами. Ветер как будто разговаривал азбукой Морзе – шумная листва осторожно отбивала палочки и точки. Наверное, так Земля телеграфировала любовные письма звездам, скрытым за облаками. Вечно разлученные влюбленные.
Для меня ночь была пустой. По-хорошему пустой. Кого-то пустота пугает так же, как неизвестность. Но сейчас пустота была приятной, потому что заставляла голову медленно слушать тишину, вглядываться в темные силуэты, забирала в воздух все назойливые идеи, растворяла их, расщепляла на молекулы, делала в пятнадцать раз меньше, чем они казались.
Мне нужен был Мост Кораблестроителей – это через два квартала от Кораблей. Ну, не выглядит он как мост в сравнении с Дворцовым или Благовещенским. Обычные четыре полосы движения через Смоленку. По нему я шла в свой первый день в Петербурге, когда торопилась на встречу первокурсников. Потом я проходила по нему еще тысячу раз. А летом мы садились рядом на пологих склонах набережной и плели венки из редких одуванчиков.
Рядом с мостом по торговым рядам Новосмоленской набережной шел Данила Бодров. И когда я в первые романтичные годы студенчества знала, что буду шагать там же, намеренно надевала безразмерный свитер с высоким горлом, такой же огромный плащ и разрезала его полами низкий туман под Наутилус Помпилиус.
Напротив, на другом берегу стояла череда домов «на куриных ножках». Идеальное решение на случай нового потопа – никого не зальет, потому что первый жилой этаж начинался на уровне третьего, а до него тянулись длинные ноги-сваи.
Я медленно плыла по набережной. Над головой покачивались лапы уставших сосен, на водной глади спали утки. Пахло влагой и свежескошенной травой. И во мне опять было тихо.
Сумерки в 00:47 ночи, а я в конце Новосмоленской набережной. Ноги оттоптались, отекли. Лодыжки распухли и поднывали. Воздух вокруг стал томительно тяжелым, влажным, как в парной. Но запомните, что в такой мираж все еще нельзя снимать ветровку, погода обманчива.
Мне нужно было дать отдохнуть сбившимся ступням. Каждый шаг ощущался, как голая кость, стучащая по брусчатке. Неплохой идеей было сделать привал в Ленэкспо.
Этот комплекс уже стал своеобразным кладбищем с ожившим призраком: самое популярное у «своих» место превратилось в воображаемый ковидный госпиталь и поставило на вход охрану, закрывающую доступ к площадке и по наши дни.
Ленэкспо для нас был диким пляжем, где в апреле можно провожать тронутый лед, а в июле – встречать лайнеры. В самое начало ковидной эры на территорию все еще можно было зайти. И тогда меня пугали вновь проложенные трубы, выходящие прямо к заливу. Оказалось, что это вентиляция прямо из зараженных палат.
Так некогда огромное пространство для общественных мероприятий, для жизни, стало пособником эпидемии и разрухи.
Охранника было не видно. Можно было попробовать пробраться внутрь.
Я пошла к калитке. Рядом стояла сторожевая будка. Окно будки было приоткрыто и являло взору уставшего охранника, уснувшего на работе. Видимо, досматривал одну из передач на крохотном телевизоре, собираясь пойти закрывать все внешние ворота, и провалился в сон у выхода – на жестком стуле у окошка со связкой ключей в руке.
