Мое счастье, что калитка тоже осталась открытой. Поэтому я легко прошмыгнула на территорию комплекса и не спеша добралась до воды. Сидеть здесь было красиво, потому что открывался вид на ЗСД – огромного одинокого змея из бетона и асфальта прямо посреди моря, завораживающее творение человеческих рук.
Мост отбрасывал на воду миллиарды огней, поэтому перед глазами в итоге светилось две параллельных кривых, любовно дотрагивающихся до слепой мглы.
Сигарета красиво тлела и оставляла тонкую полоску дымки. Это было мое пало санто, моя свеча и мой ладан, разносящий вокруг благодать и милость.
Я наконец присела на каменном берегу и сняла кеды, чуть размяла ноги. Жаль, что весь город спит и не знает обратной стороны лета. Ночью по углам убираются заботы, набившие оскомину, и выползают демоны, точащие границы тела. Ночью можно было не прятать их, а увидеть самому, может, поссориться, а, может, и подружиться.
Сейчас, наверное, я могла не врать себе об одиночестве. Я была одинокой и всегда ею буду. Меня с самого начала тяготила мысль о ночной прогулке, которая, конечно, пройдет без компании. Я не врала себе, что нет даже смысла никому предлагать эту авантюру – не было людей, которые бы согласились. Была я одна – сама у себя.
Одиночество редко кроется только в том, что нет друзей, нет партии, нет приятелей. Поистине одиночество сидит в огромном потоке людей, рядом с которыми невозможно снять доспехи.
Снять доспехи – значит содрать с себя кожу, оголив неприглядные внутренности, и протянуть в руке, как Данко, сияющее сердце. Не всем оно понравится. Кто-то будет смущен, кто-то раздавлен, кто-то может убежать в истерике и страхе. Но найдется тот, кому сердце покажется бесценным сокровищем, он примет его без колебаний и будет хранить рядом со своим.
Одиночество заканчивается, когда два сердца находят друг друга. Тогда движение вслепую переходит в осознанное, красочное, настоящее. Ну, так мне кажется.
Я прилегла на откосе набережной. Положила голову на бетон. Закрыла глаза. Один. Два. Три. Четыре. Успокаивались мои глаза. Успокаивались мои волосы. Каждый волос в белой копне аккуратно подергивался от дуновений ветра. Губы дремали. Им тоже было спокойно и благостно.
Я просто лежала. Наверное, здесь, среди прохлады и озорного страха быть пойманной, было лучше всего думать с закрытыми глазами.
Мне хотелось, чтобы ветер приподнял мое тело и начал ласково укачивать, пусть хотя бы на несколько секунд жесткий камень сменился бы на невесомую воздушную подушку.
Я думала о том, о чем думала каждый день, главным образом потому, что не приходила в этих мыслях к выводам. Я крутила это в голове, и это бесконечное колесо вопросов зацикливалось, начиналось заново, катило по новым дорогам, приплетало новые оттенки, новые песчинки и миллиграммы пыли.
Я не знала до конца, почему сейчас сердце мое было открытым новому миру, но заскакивало в угол каждый раз, когда находился человек, которому я хотела верить. Оксюморон какой-то, честно. Я прекрасно проводила время с друзьями, легко находила новых, могла рассказать им все, что угодно. Было понятно, что здесь, в этом кругу, безопасно, здесь можно достать все свои амплуа: ботанички-заучки, роковой красотки, души компании-тусовщицы, хрупкой ласточки с подбитыми крыльями, даже духовного наставника. Я знала, какой совет можно дать близкому, но не знала, как помочь самой себе.
