А какими на вид слабенькими, будто паутина, казались ему сверху эти ниточки да веревочки!
Одна из них улеглась прямехонько поперек клюва.
Соколик приоткрыл клюв и попробовал перекусить ее.
Неудобно было, он даже не смог вытолкнуть обратно белую шелковую нить, которая так и осталась в клюве, щекочет кончик языка.
Такая же ниточка оказалась под левым глазом; он стал усиленно моргать и вдруг почувствовал, как она прикоснулась к пленке глаза и вызвала пронзительную боль.
Еще и еще пробовал он освободиться, пока, обессиленный, не застыл распростертым на земле, ко всему уже безучастный…
Лесник Кончой соскочил с седла, небрежно накинул конец повода на штакетину забора.
Лошадь все равно никуда не отойдет, свой двор знает.
Из калитки навстречу хозяину выбежал пес – тайган.
Легким движением ноги Кончой отстранил собаку, мягко, он все делал мягко.
Надо будет сказать старой, пусть накормит тайгана.
А он малость отдохнет, пока спадет жара.
На сеть пойдет к вечеру.
Да, целую неделю Кончой охотится за молодым соколом, целую неделю он выставляет на открытых местах в мелколесье – сегодня здесь, завтра там – силки.
В четверг вот, высвободив лапки из веревочек, убежала в лес единственная приманка, которая была у Кончоя – перепелка.
Замены порядочной сразу не нашлось, привязал вот – смех, да и только! – свою рябую курицу.
Старая так посоветовала: курица повадилась нести яйца на соседнем огороде, да и вообще была какая-то невзрачная, глаз не радовала.
С того четверга Кончой пригляделся к рябой в силках – ничего, трепыхается как надо.
Мягко и смирно идет за Кончоем по пятам верный пес.
Но хозяин не обернулся к нему, вошел в дверь.
И все равно рад тайган, хоть и остался у порога.
Хозяин не кличет, значит, стой.
Главный в доме, главный в собачей жизни – хозяин.
Разве не по его слову собаку кормят?
А кто ведет тайгана охотиться?
И сердце собаки, словно воробушек крыльями, трепещет, когда удастся перехватить взгляд хозяина.
О, тогда стоит ее услышать обращенный к нему приказ!..
Или обрадуется чему-то хозяин, громко захохочет – тайган, в добром или худом был до этого настроении, бросается вперед во всю прыть, и ему самому становится радостно.
И тогда подкрученный под брюхо собачий хвост сразу задирается лихим крючком вверх.
Ходи веселей вместе с веселым хозяином!
Жаль, конечно, что таким вот веселым хозяин редко бывает, тайган многое дал бы, чтобы продлить хорошие минуты Кончоя…
Вот и сегодня – явно не в духе хозяин.
Сколько ни махал ему хвостом, ни разу не взглянул…
Значит, верному псу можно вернуться обратно.
Приятно на солнцепеке: снизу, под брюхом, земля прохладна, чуть нагрета шерстью.
На охоту, видать, не пойдут.
Ну да ладно, отдыхать всегда приятно.
Хозяин всего живого, светло-белое солнце с одинаковой полуденной силой озаряло поверхность земли, и правую, и левую ее стороны.
Бесчисленные лучи, сливаясь в сплошной поток тепла и света, низвергались из недр необъятного солнечного тела на зверей крупных и мелких, ползающих и прямо ходящих, на бегающих, порхающих, плавающих.
Солнце светило и Кончою, когда тот вышел из дома, и его каурому, так никуда и не отошедшему от штакетника, на который Кончой набросил повод еще утром.
Светило солнце и молодому соколу, все еще трепыхавшемуся, хоть и слабо, в паутине веревок.
Играло на темно-серой спинке распяленной птицы, на поперечных светлых дорожках, бегущих к животу, отражалось от твердо-коричневого клюва, приоткрытого так, что виден был алый коготок язычка: пропадал и возникал он, пропадал и возникал – значит, птица дышала.
