Этот сидел на каком-то огромном звере с раздутыми ноздрями, со здоровенной, вытянутой вперед головой.
Оба они были до такой степени крупны, что у молодого тынара захолонуло сердце: а ну как вообще не заметят, наступят нечаянно и раздавят его, лишенного свободы, ничтожного по силам своим, вроде букашки, что ли.
Немедленно надо взлететь.
Взле-е-е-теть!
Тело делает все необходимое, что нужно перед полетом, напрягаются все мускулы, которые обычно поднимают птицу в воздух.
Но мягкие, тоненькие, упругие, крепкие нити, веревки держат его, как держали.
Все напрасно.
Все погибло.
Сейчас великаны раздавят его!
И впервые в маленьком горячем, трепещущем, как бабочка, сердечке, в широко раскрытом, немигающем правом глазу возникает и прыгает страх!
Кончой, выехав из-за леска на полянку, сразу заметил, что угловые палки-ловушки свалились и сети не видно.
В волнении от предчувствия удачи стал он погонять каурого.
Подъехав, осадил, поспешно спрыгнул на землю, забросил повод на ветку сосны.
Этого было достаточно, чтобы каурый стоял здесь, пока Кончой проверит свою удачу.
Кончой нагнулся, осторожно взялся за конец расстеленной по траве шелковой сети, другой рукой стал подбирать ее.
– Аллах велик!.. – зашептал еле-еле. – Ай, вот не сглазить бы…
Ай, вот, родимый, ну не сам ли аллах тебя мне послал?..
Быть мне удачливым.
Щедрым, вот, самым ловким!..
Ну-ка, родимый, давай-ка…
Не бойся…
Тут свои…
Оставалось одно последнее движение, чтоб взять тынара.
Кончой перевел дух.
Отвел руку, что тянулась к птице, другую поднял к своей голове и осторожно снял мерлушковый тебетей.
Молодой тынар от страха еще крепче прижался к земле, необъятной земле, которой не надо было бояться; оставалось в ее травах, в ее почве, ее запахах отыскать подмогу себе.
Правый глаз следил за гололицым.
Те двое стояли в стороне, их он не так уж и боялся.
А вот этот…
Сначала человек наклонил над соколиком свое страшное лицо, тело его было скрыто одеждой, пахнущей резко и непривычно.
Услужливый зверь, похожий на лису, поскуливал и подлаивал, но человек – почему? почему? – был особенно сдержан и нетороплив.
Почему не подходит он быстро, не бьет сразу?.. Побаивается?
Хочет подольше продержать соколика в страхе?
Но что это?
На конце голой руки человека появилось что-то черное и круглое.
Рука и предмет стали медленно опускаться, приближаясь к нему, тынару.
Наконец чужеродное дотронулось до крыльев и хвоста и накрыло птицу целиком.
Исчезло яркое теплое солнце, будто враз оно зашло, провалилось куда-то под землю.
Круглый предмет был мягок и остро, неприятно пахнул.
И воздуха вдруг стало мало.
В маленьком, с бабочку, горячем сердечке воцарился один только страх.
Никто никогда не загораживал птице ясного солнца.
Тынар летал и под тучами, и в высокоствольных лесах, нырял вниз с отвесных скал.
И всегда, и везде он чувствовал солнце!
Освободиться?
Куда там!
Мерлушковый тебетей еще крепче прижал соколика, заставляя его вытянуть сначала во всю длину шею, ткнуться кривым клювом в землю, подобрать в линеечку хвост.
Лапы подчинились не сразу.
Поцарапали сначала безвинную землю, сопротивляясь сильной руке человека, потом замерли.
Молодой тынар дрожал от ужаса.
На него вдруг накатился страх.
Сила человека была непомерна.
Рука делала что хотела, он оказался совсем беззащитным перед нею.
Тут большой круглый предмет, что накрыл его целиком, стал потихоньку приподниматься с одного края, пропуская робкий рассеянный свет, и в щель – соколенок вздрогнул, заметив ее, – медленно вползла рука человека, вся ладонь, вплоть до запястья.
