Будь Ройтман при форме, как много лет назад, он в знак согласия вытянулся бы в струнку и щелкнул каблуками. Но сейчас ограничился вопросом:
– Вас не смущает, что я пока еще не на свободе?
– О, это уже моя забота, – сказал Брайтнер и, быстро простившись, зашагал в сторону ожидавшего его автомобиля.
1958 год, март. Гамбург.
Особняк, принадлежащий западногерманской разведке
– Как ваше здоровье, Пауль? Как настроение? – спросил Брайтнер, войдя в небольшой холл и удобно располагаясь в кресле.
– Со здоровьем все нормально: посещаю массажный кабинет, совершаю регулярные прогулки в сторону моря. А вот с настроением похуже…
– Это почему же?
– Потому что сижу без дела.
Брайтнер рассмеялся:
– Ничего другого я услышать от вас не ожидал. Терпение, мой дорогой, терпение. Сегодня я пришел не только вас проведать, но и поговорить о деле. Будете? – он достал пачку сигарет.
Некоторое время они молча курили.
– Какова судьба «Зеетойфеля»? – неожиданно спросил Брайтнер.
Ройтман был немало удивлен вопросу: прошло столько лет…
– Судьба печальна, – негромко произнес он. – До окончания испытаний оставалось не больше недели, а Кох все торопил нас со своей эвакуацией. Пришлось подчиниться. А тут еще русские… а с неба англичане… Пришлось «Зеетойфель» направить в Кенигсбергский порт своим ходом.
– По земле?
– Зачем? По морю. В порту его погрузили на транспорт «Саксония», а что стало с «Саксонией», вы знаете. До подхода к Килю оставалось совсем немного, когда транспорт накрыла англо-американская авиация.
Брайтнер покачал головой:
– Да, все это очень печально. Погибли люди, на дно ушло много ценностей, в том числе и «Зеетойфель» № 2. А номер первый?
– Номер первый был намеренно затоплен в водах Балтики в конце войны. Где? Не знаю. Я к нему отношения не имел. По-моему, в районе Любека. Знаю только, что его испытания показали недостаточную мощность дизеля и электродвигателя для подводного положения, а также плохую маневренность на суше. В номере два это было учтено. Но требовались испытания.
Брайтнер выпустил струю ароматного дыма:
– Как вам удалось уцелеть? Раз вы в добром здравии и сидите напротив меня, значит, на «Саксонию» вы не попали?
– Да, это так. Мы с инженером Лебером занимались обустройством тайника, куда поместили все документы, связанные с конструкцией и испытаниями «Зеетойфеля». А это 7 металлических ящиков. Довезти их до порта, где стояла «Саксония», не представлялось возможным. А потом меня ранило. Правда, свои не бросили.
– Кто еще занимался обустройством тайника?
– Если не считать солдат охраны, только двое: я и Лебер. Он составлял документацию и отчеты по испытаниям.
– С вами был еще представитель Деница?
– Был, гросс-капитан Эрвин Ран. Ушел на дно вместе с «Саксонией». А вот какова судьба Лебера, я не знаю.
Брайтнер задумчиво смотрел в даль за окно, о чем-то размышлял.
– Судьба Альфреда Лебера такова, – наконец, произнес он. – Ему удалось эвакуироваться. А после войны он поселился в родном Ростоке в Восточной зоне. Но… год назад его не стало. Так что вы, дорогой Пауль, единственный, кто обладает всей информацией о «Зеетойфеле».
– К сожалению, не всей.
– Но его испытания проходили на ваших глазах.
– Правильно. Речь идет о «Зеетойфеле-2». Сведений о «Зеетойфеле-1», который испытывали в боевых условиях, у меня нет.
Замолчали. Однозвучно гудел вентилятор, разгоняя табачный дым. Прежде чем перейти к главному, Брайтнер, как всегда в подобных случаях, наблюдал за выражением лица собеседника.
