Мой путь на литературный Олимп - страница 12

Разумеется, Сталин был далёк от того, чтобы выносить свой приговор по каждой работе, выдвинутой на получение премии его имени. Он нередко прямо заявлял: «В отношении этого произведения воздерживаюсь от суждения. Говорите – достойно премии?! Пусть будет так. На вашей совести!» Однако в ходе нашей беседы по Сталинским премиям 1952 года на каком-то этапе неожиданно возник новый мотив. Хотя беседа, полагал я, завершается, и я уже ожидал традиционного «До свидания».

Но Сталин тихо ходил по кабинету, в каком-то раздумье. Затем подошёл к своему рабочему столу, взял лежавшую там книгу и совершенно неожиданно задал такой вопрос: «Скажите, пожалуйста, товарищ Фадеев, по каким причинам и мотивам Комитет не выдвинул на премию роман „Степан Разин“ и его автора – Степана Злобина? Чем это можно объяснить?» Как известно, Сталину нельзя было фальшивить даже в мелочах. А в данном случае – тем более. Я рассказал об обсуждении романа в Комитете, о его идеологической, в общем-то положительной стороне, его художественных достоинствах и недостатках. И, разумеется, не преминул упомянуть и о некоторых «анкетных данных» из биографии автора романа.

Сталин посуровел. Какое-то время опять ходил молча. «А что, товарищ Фадеев, писатель Злобин состоит в Союзе литераторов? Является ли он его членом? Советским писателем? Вы его не исключили из Союза советских писателей за эти самые „анкетные данные?“ – чёткими, рублеными фразами вопрошал он меня. Я, разумеется, всё подтвердил, как было. И в Союзе писателей Злобин состоит. И советским писателем является. И нет оснований исключать его из Союза.

„Так чего же тогда вы хотите от Злобина сверх того, что он имеет и в себе носит? Находился в Белой армии! Может быть, по принуждению? Или по ошибке молодости?! Случалось и так. Был в фашистском плену?! В фашистской неволе, к сожалению, оказался не один миллион советских граждан. Из них, допустим, тысячи, ну, несколько десятков тысяч – предатели. А подавляющая масса – это честные советские люди, попавшие в плен не по своей вине. Не исключено, в результате наших ошибок“. И, подумав: „У нас, товарищ Фадеев, нет ничего, что порочило бы товарища Злобина, автора романа „Степан Разин“. Вы, как председатель Комитета по премиям, допустили грубую ошибку, идя на поводу у „сверхбдительных“ товарищей. Давайте не будем считать преступными те анкетные данные товарища Злобина, о которых вы говорили. Будем считать его, Злобина, полноправным советским писателем. И на том покончим. А в отношении идейно-художественных достоинств и недостатков романа „Степан Разин“ давайте поговорим. Поспорим. Каким требованиям не отвечает роман? По каким причинам Комитет снял его с конкурса? Расскажите! Вы-то роман Злобина читали? Стало быть, можете дать оценку его и Комитета, и личную. Не стесняйтесь, говорите!“

Я изложил точку зрения Комитета и свою на роман „Степан Разин“. Не знаю, по каким соображениям он не вступил со мной в тот вечер в полемику, только, чуть помедлив, сказал: „Товарищ Фадеев, по поводу оценки романа я вынужден буду выступить против вас. За „Степана Разина“, за Степана Злобина. За присуждение ему премии. Думаю, что и роман, и его автор того стоят. Не обессудьте. До свиданья“.

Это не было угрозой. Нет. Это было благородное предупреждение серьёзного и к тому же влиятельного оппонента. На заседании в ЦК я доложил о решениях Комитета по премиям на 1952 год, разумеется, ни слова не сказал о беседе со Сталиным, в частности по поводу романа „Степан Разин“. Он принимал, помнится, не очень активное участие, ограничиваясь больше репликами, как всегда удачными и вескими. А в заключение обсуждения Сталин, тоже словом не упомянув о нашей беседе, предложил обсудить вопрос о дополнительном выдвижении, вернее, присуждении премии Степану Злобину за роман „Степан Разин“.