Ах-ах, мы умеем изощрённом стебаться. Молодец, уделал. Посыл уловила, не дура.
– А вы готовите? – подхватывает Эвелина.
– Угу, – хмыкает Харитон, зверски разрезая стейк, – особенно те блюда, которые подают холодными.
– Это салаты, что ли? – ляпает Виктория.
Он ловит её взгляд, хищно ухмыляется и говорит в повисшей вдруг, напряжённой тишине:
– Фарш. Предпочитаю его. Хорошей такой прокрутки.
Отец неприлично икает, кидает вилку, вскакивает:
– Анфиса! За мной! Нужно поговорить!
Оу, по полному имени. Значит, зол. Очень зол.
Встаю нарочито медленно, кладу руку на плечо Харитону:
– Я быстро, любимый, не скучай.
Он перехватывает мою ладошку, подносит к губам, целует, не отрывая от меня взгляда. Слегка потряхивает – мне ведь приходится играть на два фронта: с ним и с ними. И проиграть страшно в любом случае. На кону, в буквальном смысле, моя жизнь.
Отец несётся впереди в свой кабинет, я едва поспеваю за ним на каблуках – мне непривычна такая обувь.
Залетев в кабинет и захлопнув за собой дверь, любимый родитель, даже не предложив мне сесть, бежит к бару, достаёт коньяк, плескает себе в стакан, осушает одним глотком:
– Ты… – наконец, начинает он, полуобернувшись ко мне и тыча в меня дрожащим пальцем, – ты… Ты хоть знаешь, с кем связалась?!
– Да, Харитон меня просветил насчёт своей… сферы деятельности.
– Дура! Его не зря называют Монстром! У него же руки в крови!
А у тебя? Так и подмывает спросить. Неспроста же Харитон затеял эту месть. Он не глуп. Значит, папочка мой заслужил.
– Ты собирался сплавить меня в реабилитационный центр, где люди долго не живут. Хотели, чтобы я вам всё переписала, и вы бы жили дальше припеваючи? Па, не строй из себя невинность, ладно.
Сажусь в кресло сама, без приглашения. Закидываю ногу за ногу. И смотрю на него в упор.
– Что, трахнулась с бандитом и решила, что теперь можешь всё? Родного отца унижать?
– Па, ты знаешь, как плакала мама? Тихонько, в подушку, чтобы никто не видел. Она до последнего не хотела тебя расстраивать. Она любила тебя… А ты? Разве ты не унизил её, когда привёл в дом Эвелину?
– Анфиса! Мы уже много раз это обсуждали! – он грохает кулаком по столу. И буквально пару дней назад я бы вздрогнула и испугалась не на шутку. Но после подвала Монстра, разговоров о том, как меня вывезут в лесопосадку, у меня словно иммунитет. Лимит страха исчерпан. Мой организм отказывается бояться. Поэтому продолжаю смотреть в упор и качать ногой.
– Да, мы обсуждали. Ты нашёл себе оправдание. Но вот беда, – цокаю языком, – я не нашла. И не найду.
– Чего ты хочешь? Озвучь условия! Не хочешь в центр – не поедешь! Только… его, – он тычет пальцем в сторону двери, указывая на того, кто остался внизу, в столовой, – убери из моего дома. Не дури!
– А я и не дурю, – подаюсь вперёд, впиваюсь в него взглядом. – Ты не допускаешь, что у меня к нему есть чувства?
– К нему? – вскидывает брови отец. – У тебя что – стокгольмский синдром?
– Зачем же? У нас всё по согласию. Харитон балует меня.
– Он играет тобой. Ты разве не понимаешь?
Вскидываю руку и, поморщившись, прерываю его излияния:
– Вот только не надо строить из себя заботливого папочку. Поздно, пап. Ты предал маму. Ты предал меня. Я больше тебе не верю…
Встаю и направляюсь к двери:
– Мне лучше пойти вниз, а то, чую, скоро твои любимые пираньи от моего жениха и косточек не оставят.
И, гордо развернувшись, ухожу.
Как там говорил Харитон – выпустить чертёнка. Кажется, сейчас я неплохо выгуляла своё рогатое альтерэго. И мне даже не стыдно.
