- Я Полину не отдам, так и знайте! – заявила агрессивно, вспомнив, что нападение – лучшая защита. – Сегодня же пойду документы восстанавливать, и ничего вам не обломится. Вам ее не отдадут, я… я в суд подам, расскажу, как вы со мной обращались, и вы, и Влад. Таким ребенка не отдадут!
Сказала, и сама не поверила в то, что сказала. Ведь отдадут им Полю, если они этого захотят. У них деньги, а у меня ничего нет, даже имени, и это самое главное. Деньги – это главное, будь они прокляты.
- Жуткий клоповник, - Евгений Александрович будто не слышит меня. – Ты в курсе, что в бывшем борделе живешь? Или здесь и сейчас подобные услуги оказывают? Я бы не удивился, - он словами бьет также, как и Влад, унижает, и я не хочу ругаться, я хочу узнать…
- Что я вам сделала? – голос мой мертв, устала я от Гараев, всю душу вынули.
- Ничего. Садись, - кивнул он на стул напротив. – Чай мне твой дешевый не нужен, просто сядь. Ничего ты мне не сделала, прошлое я забыл, и как Влад не виню за былое. Но вот за настоящее я зол, девочка. Ты моего сына изводишь, и это прекратить нужно! Я надеялся, что он трахнет тебя, и в себя придет. Или изобьет, выместит злость, да хоть что-то сделает, а он на дно опускается. И все это ты!
- Да как вы…
- Молчи, - скривился он, и, сверкнув глазами, достал из внутреннего кармана пиджака пухлый белый конверт. Положил его на стол, и придвинул ко мне, ведя двумя пальцами. – Полина твоя мне не сдалась, она – еще один камень на шее. Забирай деньги, и уматывай. Можешь документы восстановить, можешь новые купить, но домой не возвращайся, и про Петербург с Москвой забудь. Подальше от моего сына уезжай, хватит его с ума сводить, итак натворила дел.
Первый порыв – разорвать эти деньги, и в лицо ему бросить, чтобы клочья разлетелись. Или в окно вышвырнуть на радость местной детворе и гопникам. Или гордо отказаться, и на дверь указать, но…
Но деньги мне нужны.
И уехать нужно подальше, жить начать, хоть попытаться.
- Правильное решение. Документы я помогу сделать, и тебе и ей, - кивнул он за спину, туда, где моя спальня, в которой Поля спит. – Лучше свое старое имя возьми, и фамилию тоже. Матери или отца, не Гарай. И отчество девочка пусть носит не по имени моего сына. Запомни, Вера, - нахмурился он неприязненно: - вы обе нам никто. Днем заеду за тобой, бери ребенка, и оперативно сделаем документы, а затем ты исчезнешь!
Он высказал все это – то, чего я на самом деле хотела, и что обижает больше всего. Не то, что я не нужна – к этому привычная, но вот Поля… они ведь не знают ее, а она – самое прекрасное существо на свете. И так легко, так брезгливо от собственной внучки отказываться – это нужно вместо сердца иметь камень. Или кусок льда.
- В полдень будь готова, - бросил Евгений Александрович, и вышел из кухни.
А я даже провожать не пошла. Голова кругом от всего этого, и облегчение смешивается со злостью, дикая мешанина светлых и темных красок, а по итогу грязь.
Я сделаю документы, и уеду.
Во Владивосток уеду, я ведь помню мой родной город, до сих пор он в памяти живет. Может, там я смогу быть счастливой, и наладить свою жизнь, которая именно во Владивостоке и начала крениться?!
- Вот как? – прошипела незаметно вошедшая в кухню Катя. – Значит, решение принято?
В руке ее чемодан, глаза сужены. Тоже изводить меня пришла, разговор подслушивала.
- Принято, Кать. Не думаю, что меня посадят за то, чего я не совершала. В любом случае, я устала от всего этого, прости, - поднялась, пытаясь объяснить ей все, сказать, что люблю ее, но дочь важнее, и она поняла бы, если бы мамой стала.
