Я – из сегодня вглядываясь в те времена, припоминаю, что даже в таких условиях будущие мамы рожали охотно, и рожали успешно. Смертельных исходов не было, как не было и послеродовых лихорадок, септических осложнений, и прочих бед, подчас наваливающихся на роддома крупных городов. То ли акушерки знали своё дело (кстати, я вскоре убедился, что все они умели выполнять мелкие хирургические операции, и даже накладывать швы на разрывы и разрезы промежности); то ли местные роженицы были крепкими и цветущими дамами, гораздыми благополучно разрешиться даже в копне сена, и без чьей-либо помощи.
И хотя я проработал в этих условиях менее года: на окраине городка заканчивалось строительство новой (типовой, по сельским меркам Центральной районной больницы), но именно в этом маломощном родильном отделении – я впервые сделал поворот плода на ножку, наложил выходные щипцы, и применил вакуум-экстрактор.
Учителей рядом не было, и как это делать, дабы не навредить, мне никто объяснить не мог. Под рукой были: несколько книг, анатомический атлас, да семитомное руководство по родовспоможению и гинекологии.
И всё же – выходить с честью из повседневных, и не всегда простых ситуаций, в той ранней, вынужденно-самостоятельной врачебной практике, позволяла – мне думается – база лечебного факультета, морфологические каноны которой, я, во времена своего шестилетнего студенчества, уложил в голову – основательно и надолго.
…Императив – пойми и осмысли! – который я, пребывая в вузе, счёл для себя внутренним наказом, и которому доверялся охотно и без понуждений, похоже, и помогал мне (на заре становления меня – как профессионала) проявлять уверенность, хватку, и искусность исполнения…
Порой для выполнения пособия нужна была глубокая анестезия. Выручала старая добрая… маска Эсмарха, на которую акушерка, под счёт роженицы, капала «благоухающий» этиловый эфир.
Ещё через год я с успехом (при наличии показаний) мог закончить роды кесаревым сечением.
Волею случая, попав со студенческой скамьи сразу на должность ведущего (и единственного) хирурга-гинеколога районного ранга, и за два-три года овладев хваткой всамделишного профессионала, я навсегда отбил у себя охоту – быть где-либо вторым, а, тем более – третьим…
Даже в таком захолустье, где порой казалось, что время в нём течёт медленней, чем за его пределами, а порой даже чудилось, что оно, местное, и вовсе застыло, и не подчиняется законам кружения Земли, – жизнь по-черепашьи, но всё-таки ползла, и кое-какие планы приходили к своему трудному завершению. Районное лечебное учреждение было достроено, и обрело название: Центральной больницы. Почему – Центральной, другой-то на сто вёрст в округе не было?.. Но так именовать её предписывали документы, спущенные сверху областным департаментом здравоохранения.
И в этом был резон: формату «Центральная» полагался и должный штат, и обязательное количество коек, и оснащение всем необходимым (по перечню типового паспорта), и должное транспортное, материальное и финансовое обеспечение. К тому моменту я с удивлением обнаружил (ранее как-то не замечал), что нас, эскулапов, в здешнем заштатном местечке насчитывается более двух десятков; мало того, я убедился, что на всех врачебных вакансиях (и сей факт чрезвычайно радовал), имели честь пребывать исключительно дипломированные доктора, а не как это бывает в медвежьих углах – заматеревший средний медперсонал. Штат был пёстрым, разновеликим, и, по большей части, возрастным. В эту разноликую, разношёрстную, «белохалатную» общину, затесался, мне помнится, и вовсе… Государственный «док» – санитарный.
