Второй выстрел был столь же чётким и скорым; видимо, стрела задела позвонок в шее – олень упал в траву и дёрнулся лишь раз. Амелия выдохнула, опустив лук. Она не любила добивать зверьё, не любила, когда они мучались. Её не волновал способ умерщвления, к этому она привыкла. Но мысль о чужой боли заставляла её нервничать… почти страдать. Из-за таких мыслей у неё часто болела голова.
Тем утром она подстрелила ещё двух кроликов и тетерева. Не слишком богатый улов, но она была одна, к тому же долго провозилась с тушей оленя – на коня закинуть его так и не удалось, он был слишком тяжёлый. Пришлось волоком тащить его, привязав верёвкой к седлу позади. Чтобы не слишком повредить тушу, Амелия выбрала другой путь – объехала чашу и нашла старую тропу, сплошь покрытую хвоей и коричневыми листьями.
Оставалось около мили до форта, когда она почувствовала на себе чей-то взгляд. Амелия обернулась, остановив коня посреди тропы. Слева от неё был реденький лес, справа – мелководье ручья. И там, позади, на самом ближайшем горном выступе, тянувшемся с Аппалачи, она заметила всадника и узнала его. Это был ирокез, молодой и высокий, с густыми тёмными волосами, выбритыми на висках; у него был тяжёлый пристальный взгляд и плоское, словно ещё не растерявшее детских черт, лицо. Он всегда был полураздет, с дорожной сумкой на плече, сделанной из шкуры какого-то зверя, и вечно носил с собой ружьё. Амелия не раз видела его на территории катоба, которые очень давно воевали с ирокезами, и не могла понять, чего он добивался – приходя сюда в одиночку, высматривая что-то с горы, а затем просто исчезая.
Вот и сегодня он сидел на своём коне-аппалуза, смотрел на неё, недвижимый, словно статуя, пока Амелия сама не тронулась с места. У неё было странное предчувствие, несмотря на то, что этот индеец никак не проявил враждебности, от его взгляда ей было не по себе.
За частоколом, едва она въехала в приоткрытые ворота (разумеется, часовые заметили её ещё вдали), Амелию встретили Мегера и Джон. Брат тёрся за спиной бывшей пиратки с таким виноватым видом, будто его уже отчитали вместо сестры. Мегера же… вполне оправдывала своё прозвище.
Не успела Амелия спешиться и всучить подошедшей к ней женщине кроликов, Мегера тут же бросилась на неё с криками:
– Сумасшедшая! Идиотка! Чем ты думала?! В одиночку вглубь леса? На кой чёрт?
– Я охотилась, – бросила Амелия, глядя на неё исподлобья; она уже вовсю готовилась к очередному скандалу. – Видишь оленя на земле?
– Полоумная дура! Мало того, что вокруг полно гризли и волков, так ещё и чероки и ирокезы норовят к нам подобраться! Их уже несколько раз видели в округе…
Амелия грозно взглянула на подругу, но промолчала. Меньше всего ей хотелось ругаться, но она была готова к этому. Мегера слишком её опекала – так ей казалось. Амелия, разумеется, предпочла промолчать о парне-ирокезе, который следил за нею сегодня; пока Мегера бранилась, не скупясь на эпитеты, девушка вздохнула, поправила юбку дорожного платья и зашагала в сторону внутреннего двора дома Дэвидсона.
– Не смей! Не смей отворачиваться от меня и уходить! – женщина вдруг крепко схватила её за руку и дёрнула на себя. – Я не договорила…
– А я закончила…
– Ты не будешь вести себя, как дитя, пока твоего мужа здесь нет! Ты не посмеешь больше подвергнуть опасности ни себя, ни кого-либо из этих людей!
– Чего ты от меня хочешь?! – выкрикнула Амелия ей в лицо; они стояли друг напротив друга, словно взбесившиеся кошки. – Я делала всё, чтобы жизнь в этой глуши стала для нас сносной! Прекрати думать, будто я стану послушной домоседкой, которая целыми днями только варит, стирает, нянчит чужих детей, штопает и вышивает, и снова стирает, и варит, и…
