Джон погладил её по голове, затем мягко заставил девочку взглянуть на него.
– Я не самый лучший отец, иначе научил бы тебя вещам более достойным. Скажи мне, дочь, чему может научить ребёнка простой раб?
– Но ты никакой не раб! – она удивлённо захлопала глазами.
– Все люди рабы чего-либо. Едва взяв в руки оружие, я стал его рабом. Твоя мать, чьи предки были знаменитыми конунгами и завоевателями, тоже раба… моих прихотей и гордыни. И она не может от этого освободиться, ведь она – моя жена. Золото, земли, война, король и даже человеческие чувства… Нельзя быть свободным в мире, где ты зависим. Чем скорее ты это поймёшь, тем быстрее перестанешь искать идеал, которого не существует…
Разочарованная, Амелия ощутила, словно её укололи чем-то острым. Да так глубоко, что ещё некоторое время было больно. Девочка подумала о своей семье, о будущем и о том, с каким отчаянием её отец убеждал самого себя, что для якобитов ещё не всё потеряно. Тогда в чём же был смысл?
Холодный порыв ветра скользнул между зубьями парапета, и Амелия поёжилась. Видимо заметив настроение дочери, Джон МакДональд потрепал её про плечу. Затем подхватил и снял с парапета, поставив на ноги. Присев перед нею, он посмотрел Амелии в глаза и сказал:
– Как бы там ни было, ты – моя пташка. Ты стала старше быстрее, чем я ожидал… Пообещай мне одну вещь, Амелия.
– Да?
– Что бы ни случилось с тобой потом, не становись рабом. Тебе не нужно оружие, и тебе не нужны покровители. Потому что ты способна творить судьбу собственными руками.
В тот миг она хорошо запомнила его улыбку, ставшую грустной, и как ветер растрепал его рыжие волосы – такие длинные и яркие, словно огонь в темноте. Стоя на коленях, отец обнял её, поцеловав в горячую щёку… и мир вокруг них словно замер…
Форт Дэвидсон, Северная Каролина
1762 год, конец октября
…Наконец-то ветер стих. И накрапывающий дождь прекратился. Последние несколько дней погода стояла такая мерзкая, что даже собаки, обитавшие в форте, предпочитали отсиживаться под навесами. О, но если бы погода могла что-то решить!
Был примерно полдень, а казалось, словно время суток уже неразличимо. Вечер или день – всё одно, всё было серым и промозглым. Небольшое неогороженное кладбище, где сейчас находилась Амелия, располагалось вне форта, но достаточно близко. Амелия стояла напротив нового могильного камня и неосознанно перечитывала выгравированную надпись:
Здесь покоится тело
мистера Жеана Чарльза Брунеля
из Па-де-Кале,
ушедшего 12 октября 1762 года
«Тело моё станет прахом,
Прах мой воскреснет к праведным,
Вознося хвалу Иегове».
Это был самый типичный для местных захоронений камень, без лишней роскоши, только сверху остался заметен черепок с крыльями, который Амелия возненавидела, едва увидела в день похорон. Но и камень, и эпитафию выбирала Мегера, так что она решила не спорить с ней. Вернее сказать, со дня стычки с ирокезами они так и не поговорили.
Всё, что ей оставалось теперь, потеряв очередного верного товарища – стоять над его могилой и дрожать под отяжелевшим от дождя плащом.
– Он не должен был умереть здесь, – пробормотала она глухо. – Так далеко от дома… Он останется в этой чужой земле, и нам придётся его бросить и уехать.
– Как ты бросила Клейтона?
Амелия вздрогнула, услышав чужой голос, но не обернулась. Снова она. Притащилась, как злобная тень, и встала над душой. Она уже надоедала ей полгода назад. Правда, тогда она быстро исчезла. И вот опять, уже после смерти Жеана она достала её даже на кладбище.
