Исцарапать до крови грудь.
Конечно, грудь я никому не царапал, к проституткам не ходил, но меня радовала эта человеческая слава, и писал в этом духе, читал стихи «замогильным» неестественным голосом. Девушки жалели меня.
Но Беленинов написал:
Мой милый друг, ну что с тобою стало?
в «Смычке» прочитал, но нет, не может быть!
Не может быть, чтоб в пошлости скандала
Погиб поэт, порвавши жизни нить!
Нет, нет, не верю я! Не может быть!
…Скажи, когда впотьмах ребёнок вдруг заплачет,
Ты не зажжёшь огня, чтоб разогнать кошмар?
Так как ты смеешь пить, когда твоя задача —
Огнём стихов питать борьбы пожар
И тех, кто пасть готов, вновь дыбить на удар…
Много он сделал для меня. Но я ревниво держался за свою «славу», которая радовала меня, хотя я и видел, что мои «почитатели» – как раз те люди, которых я не любил. В комсомоле на меня смотрели презрительно, но мне было всё равно.
Наконец я уехал с Темафом (театр малых форм) декоратором. Полтора года пьянства, халтуры, переездов. Покамест не очнулся я в Саратове под лодкой, в жутком похмелье, грязный, с грязными товарищами.
Я ушёл в баню, вымылся, оделся и… уехал на первом попавшемся пароходе. Астрахань, Гурьев.
Над страной пронёсся новый ветер. Пятилетний план, реконструкция, догнать и перегнать. Я увидел, что наши серые люди работают в своей стране, как трудолюбивый садовник, а мы, культуртрегеры, валяемся в травке, любуясь красотой сада, издеваясь над беспорядком, который сопутствует каждому строительству, рыча: «Нам красоту дайте!».
Работал в ГПУ, сотрудничал в газете. В 1929 году перешёл на работу в школу преподавателем ИЗО41. Учился и окончил вечерний учительский институт, факультет истории. Но эта блицсистема, основанная на бригадном методе, мне не дала удовлетворения.
К урокам я готовился больше, чем к зачётам. А сколько было таких калек или просто профанов, не знавших, куда приткнуться. Да, кстати сказать, мало ли их сейчас, обросших стажем и опытом.
Тут я пережил свою любовь. Чистую, святую любовь, не запятнав её ничем. Но стоит ли писать о ней? Это так скучно и, при рассказе, слишком романтично.
Убежав от неё (этой любви), я очутился в захолустье Средней Азии. Пахта-Аральский район, бывшая Голодная степь, где я был «культурным человеком с громадной эрудицией», сравнительно со средой. Были и там образованные люди, но это были ссыльные троцкисты, СВУ42 и прочие.
Я боюсь, что по поводу этих писем ты скажешь афоризм Козьмы Пруткова о фонтане.
Но, Муся, клянусь, что работал добросовестно, дальше опишу. Боюсь, что ты, прочитав всё это, отвернёшься от меня. Ведь я не знаю, каким покровом одела меня твоя мечта, «а ведь король-то голый».
Ну что ж. «Не по хорошему мил, а по милу хорош». Если эта пословица не оправдает себя, значит, наш замок был построен на песке.
Но это не случится? Да?
Целую твои тёмные глаза, способные видеть светлое. Твой Ганя
