– Да, – сдавшись, я вздыхаю. – Тут уже Уайетт.
Харпер глядит на меня с минуту, затем протискивается мимо, садится на крышку унитаза и наблюдает, как я брызгаю средством в раковину.
– Ты с ним виделась?
Я сглатываю слюну:
– Да. Вчера.
– Нормально пережила?
– Нет.
Она поджимает губы:
– Забудь все, что было, Ариа. Прошла целая вечность. У Уайетта были другие девушки, пока тебя не было. Много других. Между вами все кончено.
Мир по-прежнему движется, но только без меня. У Харпер такой характер. Она говорит правду в лицо. Она всегда была такая, и это вообще моя любимая черта в ней. Но сейчас я чувствую себя так, будто она взяла нож и отрезала кусок от моей груди. Медленно и аккуратно, чтобы не было больно. Я резко вдыхаю. От едкого запаха чистящего средства легкие горят, и я думаю про себя: «Господи, не вдыхай слишком глубоко, помни о легочном фиброзе, о легочном фиброзе».
Харпер откидывает голову назад и прижимается рыжими волосами к белому кафелю:
– Прости. Хотелось бы мне, чтобы все было иначе. Ты этого не заслужила.
Я морщу нос с притворным безразличием и делаю вид, что этого разговора не было. Может быть, головою я в это поверю. Может, мне удастся уснуть сегодня ночью несмотря на то, что мозг подкидывает мне образы Уайетта с другими девушками. Но у меня в голове полный бардак, и вряд ли кто-то вроде меня способен его расчистить.
– Я почти закончила, – говорю я, протирая кран тряпкой и полируя его салфеткой из микрофибры. – Может, потом пойдем на городское собрание?
Харпер поднимает свою идеально выщипанную бровь:
– Ты хочешь туда пойти?
– Да.
– Там будет Уайетт.
– Да плевать.
Она смеется:
– Тебе же совсем не плевать.
Я выхожу в коридор, беру из тележки свежие полотенца и, шаркая, возвращаюсь в ванную.
– Уайетт и так достаточно у меня отнял. Пора вернуть себе свою жизнь, – я кладу полотенца в шкаф под раковиной, снимаю резиновые перчатки и беру ведро для уборки. – Ты идешь?
Харпер ухмыляется:
– Ты не представляешь, как я рада, что ты вернулась.
Все так говорят. И я всем верю. Всем, кроме него. Наверное, стоит на этом успокоиться.
– Планы изменились, Харп. Я туда не пойду. Я развернусь прямо сейчас и поднимусь на самую высокую точку Аспенского нагорья, спущусь обратно на лыжах, если захочу, но ТУДА. Я. НЕ. ПОЙДУ.
Объятия лучшей подруги становятся крепче. Она тянет меня к огромному амбару, который Уильям в свое время выбрал для проведения городских собраний.
– Ты же была такая смелая, так что нечего теперь отнекиваться, Ариа. Если мы не пойдем, то заработаем предупреждение, и Уильям заставит нас сделать презентацию в твоей любимой PowerPoint для следующего мероприятия, с идеей о том, как можно украсить город. Ты же знаешь, это наказание для тех, кто пропускает собрания. Ты хочешь украшать сливные решетки искусственными цветами, Ариа? Ты этого добиваешься? Я вот не хочу. Водостоки должны оставаться водостоками. Так что пошли.
– Мне дурно. Мы опоздали. Все будут на нас пялиться.
Харпер отвечает на мое заявление скептическим косым взглядом:
– Ты имеешь в виду, что Уайетт будет на тебя пялиться.
По моему молчанию ей становится все ясно. Она закатывает глаза:
– Да не волнуйся ты, не будет. Он для этого слишком трусливый.
Когда она открывает дверь в амбар, мое сердце колотится так громко, что я даже не слышу, как скрипят петли по дереву. Все, о чем я могу думать, это: «Я не хочу его видеть. Не хочу его видеть. Не хочу его видеть. Не хочу».
