– Если вы так думаете, зачем же тогда работаете на меня?
– Возможно, потому что иначе у меня бы не было возможности сказать вам всё это. И потому что в глубине души мне нравится моя работа, и я её делаю хорошо, без ложной скромности. – Гаэтано Дердерян глубоко вздохнул, как будто ему нужен был дополнительный воздух, чтобы продолжить: – Но если завтра я вдруг решу «диверсифицироваться» и займусь делом, к которому не приспособлен, можете быть уверены – я перестану уважать себя. Потому что я считаю, что не умнее тот, кто делает больше, а тот, кто умеет делать одно, но хорошо.
– Жаль, что вы так думаете, – с ироничной улыбкой отозвался француз. – Признаюсь, я подумывал предложить вам серьёзную должность в моей организации. Вы один из самых умных людей, которых я знаю.
– В таком случае, вы должны ясно понимать, что я бы никогда её не принял. Я не вижу себя во главе киностудии или футбольной команды.
– С вашим умом вы бы быстро всему научились.
– Любое обучение связано с ошибками, и я не смог бы спать спокойно, зная, что мои ошибки дорого обошлись невиновным. Я всегда считал, что человек, который соглашается занять ответственную должность, не обладая нужной квалификацией – эгоист, ведомый гордыней.
– Вы считаете меня высокомерным человеком? – Француз сам себе ответил, утвердительно кивая. – Конечно. По той логике, что вы только что озвучили, я – эгоист и высокомерный человек, потому что слишком часто ввязываюсь в проекты, которые мне не по плечу.
– Зачем же вы это делаете?
– Мне нравятся вызовы. Но, честно говоря, я никогда не задумывался о том, что из-за этого могут пострадать люди. – Француз поднялся, подошёл к окну, посмотрел на реку и сад, и, изменив слегка тон, добавил: – Возможно, с возрастом я стану более ответственным.
– Я буду за это молиться.
– Как любезно! А теперь скажите, каковы ваши планы, потому что весь этот разговор отвёл нас в сторону от главной проблемы.
– Думаю отправиться на Ближний Восток.
Ромен Лакруа обернулся к собеседнику, заметно удивлённый:
– И с чего это?
– Я проанализировал записи из подвала, сверил их с имеющейся у нас информацией и пришёл к выводу, что есть серьёзные пробелы, касающиеся этого региона.
– Ближний Восток? – переспросил он, будто сомневаясь, что это сказано всерьёз. – Не припоминаю, чтобы наши предприятия там доставляли мне больше хлопот, чем обычно в этом традиционно конфликтном регионе.
– А что вы считаете «обычными проблемами»?
– Угрозы, попытки вымогательства, кое-где теракты. Ничего такого, чего не могло бы произойти в Колумбии, Руанде, на Филиппинах или в любой другой стране, где у нас есть интересы.
– Только это?
– Насколько мне известно, да. Как мы уже говорили, у нас никогда не было связей с оружием или наркотиками, и, насколько я помню, всё, что мы делали в том регионе, было легально, безупречно и прозрачно.
– Тем не менее, – ответил собеседник, – ваш «Отдел новых инициатив» тратит на этот регион очень много времени и денег.
– И почему?
– Скажу, когда узнаю.
– Ни чего себе! – не удержался от восклицания хозяин дома. – Начинаю думать, что зря дал Матиасу Баррьеру столько автономии, не удосужившись требовать объяснений. Ближний Восток… – пробормотал он, будто сам себе. – Теперь, когда думаю об этом, двое убитых инженеров работали над проектами именно в том регионе.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно! Хорошо. Воспользуйтесь одним из наших самолётов и отправляйтесь туда, но прошу, держите меня в курсе.
