– А ты помнишь, как Лия чуть не уронила бокал на твой объектив в прошлый раз? – крикнула Мишель из кухни.
– И при этом обвинила в этом… гравитацию. Да, невозможно забыть.
– А Элли снова будет спрашивать, зачем мы не переезжаем в центр.
– Я скажу ей, что нам нравится наш скрипучий лифт и соседи с голосами оперных певцов.
– Ты просто не хочешь парковаться в центре.
– А ты – не хочешь уезжать отсюда. Здесь ты нарисовала всё лучшее.
Она на секунду замолчала, а потом кивнула:
– Да. Потому что тут всё было настоящее.
Райан подошёл ближе, поцеловал её и, как всегда, сказал то, что она уже знала, но хотела услышать:
– И будет.
День шёл неспешно. Они почти не разговаривали – только переглядывались, передавали друг другу чашку, полотенце, щепотку соли. Всё было между строк. Казалось, их квартира дышит вместе с ними – в такт, ритмично, мягко.
В три пришло сообщение от Ника:
«Будем в шесть, не забудь плейлист. Элли просила “что-нибудь с пианино”.»
Райан ответил коротко: «Есть.»
Мишель надела платье – то самое, в котором он когда-то впервые сказал, что она пахнет как воспоминание из детства. Она знала, что ему это важно, и это значило больше, чем просто “выглядеть красиво”.
Он подбирал музыку. Что-то атмосферное, с небольшими шорохами, звуками улиц. Чтобы вечер был не только вкусным, но и звучал как надо. В плейлист затесались: Hammock, Ólafur Arnalds, даже старый Yann Tiersen. Мишель прошлась босиком по гостиной, послушала вступление, кивнула.
– Всё будет уютно, – сказала она. – Я чувствую.
К шести на столе уже стояли сырные крекеры, лимонный тарт, большой графин воды с мятой. На балконе – плед и свечи. Когда раздался первый звонок в дверь, в комнате уже горел тёплый жёлтый свет, и за окнами плавно опускался вечер.
Райан успел выставить плейлист на колонку и убавить свет до золотисто-тёплого. Мишель сидела на подоконнике, обмотав ноги пледом, и улыбнулась, услышав знакомый голос Ника:
– Открывай, мы уже с музыкой под дружбу!
Первым вбежал Ник – с фирменной банкой колы, шапкой набекрень и, конечно, глупой шуткой, которую все тут же забыли. За ним – Лия, с короткой новой стрижкой и коробкой шоколадных печенек. Последней пришла Элли, с веткой лаванды и прозрачным шарфиком, словно сошедшая с летней открытки.
– Я её просто нашла у метро, – сказала она, поднимая лаванду. – Слишком красивая, чтобы не принести.
– Лаванда с хорошим вкусом, – усмехнулся Райан.
Вечер разворачивался, как ткань: мягко, спокойно, со смехом, лёгкими спорами, перемежающимися глотками вина и запахом лимонного тарта. Плейлист струился фоном – Ólafur Arnalds сменял Hammock, вплетаясь в голоса друзей.
Они говорили обо всём и ни о чём: о кино, планах на поездки, странных снах. Ник показывал новый глупый фильтр в камере, Лия рассказывала про выставку современного фото, Мишель слушала, положив голову на плечо Райана.
– Знаешь, – сказала она в какой-то момент, – у нас давно не было вот так. Просто хорошо.
Он кивнул. В этом было что-то бесконечно простое и бесконечно нужное.
Когда гости разошлись, в квартире остался аромат лаванды, тонкий дым свечей и чувство… завершённости. Не пустоты – а именно наполненного конца. Как последняя нота в любимой песне.
Мишель выключила свет, оставив только ночник у кровати. Райан задержался на кухне – допил воду, поправил графин, машинально расправил угол скатерти. Потом прошёл в спальню, разделся и лёг рядом.
