– Всё будет хорошо! Скажи маме, это ненадолго.
Я не верила тому, что слышала. Предчувствие не обманешь!
– Да! – папа пошёл было к лестнице на второй этаж, но вернулся. – Меня заверили, что обеспечение вы будете получать в полном объёме.
– В полном объёме, – эхом повторила я. – Ты же сам говорил, что верить обещаниям властей нельзя.
– Тише, родная, прошу тебя.
Он оглянулся на видеостену. По экрану медленно ползли списки умерших и пропавших без вести за сегодняшний день.
– Я не хочу, чтобы ты ехал.
– Ну, что значит «не хочу»? Как маленькая! Помню, тебе было лет двенадцать, когда мне пришлось три месяца жить на комбинате. Ты тогда тоже капризничала. Помнишь?
– Как такое забыть? Я думала, что никогда тебя больше не увижу. И сейчас у меня такое же предчувствие.
– Не говори глупостей. Нам всем очень тяжело. Жизнь и раньше была непростой. А теперь, когда человек человеку враг и подавно. Но всё наладится, нужно только верить.
– Не хочу, чтобы ты ехал!
Я прекрасно понимала, сколько бы ни уговаривала, сколько бы ни упрашивала, он всё равно поедет. Ничего не изменить!
– Рита! Ну, ты же не ребёнок честное слово! Со мной ничего не случится. Так маме и передай. Эта необходимость временная.
– Мне страшно, папуля!
– Всё хорошо! Не волнуйся. Обещаешь?
– Я постараюсь, – мне пришлось отвернуться, чтобы папа не увидел покатившиеся по щекам слёзы.
И как мне теперь сказать об этом маме? Она ведь будет спрашивать. Дотошно, как и положено доктору, станет выяснять до мелочей. Всё! Что сказал папа? Как он при этом выглядел? Какая в голосе была интонация? Что я в этот момент почувствовала? О чём подумала?
– Тебе известно, зачем ты там нужен?
– Да. Это из-за диоксинового облака. Его надо мониторить в круглосуточном режиме. А никто не знает оборудование станции химзащиты лучше, чем я.
– Разве на комбинате нет других инженеров?
– Есть. Но система контроля, которую установили весной, им не знакома, так как мне. Да и данные с неё снимаются два раза в час. И как ты понимаешь, никто не будет посылать к нам домой специалиста каждый полчаса, чтобы я делал анализ данных.
Я опустилась на диван. Хорошо, что он стоял сбоку от видеостены, а не так, как велели власти – «строго напротив». Не знаю, что сказал папа проверяющим, когда они приходили, но мягкий и уютный, он остался стоять там, где его и поставили – в простенке между прихожей и кухней. И хотя от света постоянно работающей видеостены не скрыться, здесь в закутке он не так ослеплял.
И всё же папа заметил мои слёзы.
– Ну, что ты! – он сел рядом и обнял меня. – Всё будет хорошо. Я обещаю.
Я хотела ему ответить, но не смогла. Он поцеловал меня в лоб и пошёл собирать вещи, а когда вернулся, безразличный голос диктора зачитывал новости:
«…Диоксиновое облако гигантского размера, образовавшееся в результате аварии на заводе по переработке отходов в семистах километрах юго-западнее Бинской агломерации, стремительно приближается к Чернореченску…»
С улицы послышался протяжный автомобильный гудок, больше похожий на вой заводской сирены.
– Мне пора! Дай обниму тебя, – сказал папа.
Я встала с дивана. Он крепко прижал меня к себе и поцеловал висок.
– Я очень люблю вас с мамой. Помни об этом и никогда не забывай. Всё, что я делаю – ради вас.
Он резко отстранился от меня, быстро пошёл к двери, оделся и, не обернувшись, поднёс руку к сканеру.
Дверь биопропускника закрылась за папой, и я осталась одна. Яркие блики видеостены освещали комнату:
